Завидев толпу там, где ее не должно было быть по всем законам логики, Ирма с опаской останавливается. Она являлась частым гостем на черном рынке, но не то, чтобы хотела, чтобы об этом знали вообще в с е. А именно столько людей здесь сегодня и было, словно вся магическая Британия решила собраться в одном из самых опасных и обычно нелюдимом месте Лондона. Первой мыслью было развернуться и уйти. И в любой другой ситуации она бы так и поступила, чтобы прийти позже, когда обстановка станет поспокойнее и все вернется на круги своя, но именно сегодня сделать так она не могла. В ее сумке лежала древняя книга, пропитанная темной магией настолько, что Ирма буквально ощущала ее кожей и ощущение это было не из приятных. Книга была голодна. Ее обложка была обтянута потемневшей от времени и количества прикосновений кожей, о бывшем хозяине которой Ирма старалась не думать. Страницы книги, испещренные мелкими буквами бурого цвета, хищно и едва заметно вибрировали, готовые в любой момент резать пальцы неосторожных читателей. Книга требовала крови и утолить ее жажду было вопросом безопасности, как самой Ирмы, так и учеников Хогвартса, которые нет-нет да и забредали в Закрытую секцию, несмотря на все меры предосторожности, которые Ирма, как библиотекарь, пыталась предпринимать.

- Тише, скоро будет обед, - она мягко поглаживает книгу сквозь плотный кожаный бок своей сумки, разговаривая с той, словно та была живой и разумной.

Впрочем, так оно и было. В некоторых артефактах магии было столько, что они начинали обладать своим собственным характером и настроением. У них появлялись свои потребности и методы их удовлетворения. И потребности этой книги были стары, как мир, а характер - прескверным. И, если сама Ирма еще могла бы отодвинуть момент "кормления" на более подходящий, то книга ждать не собиралась. Ирме приходилось лишь слышать о последствиях того, что сотворила проголодавшаяся книга, которую не напоили кровью вовремя, в прошлый раз, и видеть это воочию Ирма не желала. Потому она исправно удовлетворяла жажду книги, поначалу делясь с ней своей собственной кровью, считая это наиболее безопасным и удобным вариантом. Одна-две капли из проколотой подушечки пальца решали проблему на пару месяцев, но чем больше проходило времени, тем более жадной книга становилась. Ирма начала экспериментировать с кровью различных видов волшебных существ и методом проб и ошибок пришла к выводу, что именно кровь ре-эма нравилась книге больше прочих и утоляла ее голод на добрых шесть-семь месяцев к ряду. Проблема была только в одном: кровь ре-эма была настолько редкой, что не находилась в свободной продаже почти никогда, а, если такое чудо и случалось, то стоила она огромных денег. К счастью, Ирме удалось объяснить целесообразность таких затрат директорскому составу и попечительскому совету Школы, да и у профессора Слагхорна в Хогвартсе обычно находились небольшие запасы ингредиента, которые Ирма могла использовать. Но только не в этот раз. В этот раз буквально все пошло не так. И потому Ирме пришлось отправиться на черный рынок, чтобы отыскать запрещенный к открытой продаже элемент этой странной пищевой цепочки, а книгу взять с собой - не могла она оставить ее в таком состоянии в библиотеке, как и отдать на попечение профессора защиты от темных искусств тоже - тот не обладал столь же лояльным отношением к темным артефактам и книгам, как Ирма, которая любила их какой-то иррациональной любовью, а потому профессор ЗОТИ, как правило, предлагал работающие, но радикальные меры обезвреживания в стиле "Спалить ее в адском пламени и черт бы с ней".

- Ладно, - Ирма выдыхает, натягивает капюшон мантии на голову и уверенным шагом следует к лавке, в которой привыкла закупаться, проходя мимо стайки молодых волшебниц, что звонким смехом оскверняли сакральную природу Лютного переулка, не терпящего подобного отношения к себе, - потерпи, если не найду твое любимое блюдо, скормлю тебе их, - книга дергается в сумке и Ирма крепче хватается за лямку руками, чтобы не дать той упасть с плеча.

ваш пост

ваш пост

ваш пост

Одетт была удивлена приглашению от покровительницы Общества бедствующих волшебниц навестить её. Получив и прочитав письмо, она даже смотрела некоторое время на этот аккуратный круглый почерк, и надела очки, принадлежащие ранее супругу, что были сильнее её очков, дабы удостовериться, что она всё прочитала верно и поняла правильно тоже.

Она жертвовала Обществу достаточно много лет, начав делать это ещё когда Эдвард был жив. В наибольшей степеи на это решение повлияли их совместные путешествия, и то, что они часто видели в них. Конечно, положение женщин в магической Британии намного лучше, чем, к примеру, в Тунисе или в условной Монголии, нечего сравнивать. Всё таки даже довольно консервативное и закорузлое общество шагнуло вперёд, если оглядеться по сторонам. И всё же было много вещей в этом самом обществе чопорных, сухих и порой чванливых британцев, что заставляло задуматься о том, как сложно некоторым представителям волшебного мира проживать эту жизнь. Особенно женщинам в мире, который, несмотря ни на что, всё ещё принадлежал мужчинам.

Когда Эдвард умер, мир Одетт пошатнулся. Лишь волевой характер да присутствие детей, не позволили сойти с ума. У неё было достаточно денег, чтобы не заботиться ещё и об этом, было любимое дело, и планы, которые они с супругом строили на будущее, и которые отныне ей придётся воплощать самостоятельно, был всё ещё светлый и чистый, уютный дом, хотя и опустевший после смерти Эдди. Внешне всё как будто бы у неё было вполне неплохо, и всё же она внезапно ощутила в бедственном положении саму себя. Хотя, конечно же, это было не так — ей по прежнему не нужно было занашивать до дыр каждую вещь и считать в аптеке каждый кнатт.

И всё же, смерть супруга заставила её куда более острее ощутить тревогу за каждую волшебницу, что, по тем или иным причинам, оказалась в плачевном положении. Женщины всё ещё жили в довольно равнодушном мире, где процветала власть мужчин. Порой он был весьма жесток к ним, не давал пощады. А они, как бы сильны духом ни были, всё ещё оставались женщинами — хрупкими, нежными созданиями, которым были необходимы защита и тепло.

Она не могла подарить это каждой своей сестре по несчастью, независимо от его причин, а, даже если бы хотела, вряд ли эта поддержка имела бы необходимый эффект — она была человеком понимающим, сочувствующим, по сути своей, добрым, однако в выражении чувств была сдержана, порой даже излишне, и люди, не знающие её, могли бы с лёгкостью решить, что она — сухарь. Вряд ли сдержанность — это именно те эмоции, которые помогут человеку, находящемуся в беде. Особенно — леди.

Зато у неё были деньги, достаточно денег, которые, признаться честно, практически некуда было девать сейчас. Больше не было рядом мужа, с которым обменивались подарками и милыми сюрпризами, и о шале где-нибудь на берегу Лазурного побережья, о котором они мечтали вдвоём, тоже можно было жалеть — Эдвард ушёл, и забрал вслед за собою все их совместные мечты. Дочери были финансово самодостаточны, чтобы она могла отдавать часть гонораров им, на их потребности, а кошка, недавно появившаяся у Одетт, не требовала больших финансовых вложений. Это был всего лишь маленький хвостатый друг, рядом с которым становились чуть менее одинокими и невыносимыми её теперешние вечера.

Поэтому она стала активнее жертвововать Обществу. Пожертвования стали регулярными, суммы — более щедрыми. И всё же Одетт совершенно не считала, что сумма, которую она списала на счёт Общества в последний раз, настолько велика, что владелица Общества хочет видеть лично благодетеля. А именно за тем, если верить письму, полученному на днях, и ставшему сюрпризом для Одетт, мисс Шафик приглашала её к себе.

И всё же, несмотря на удивление и некоторую долю недоумения, что испытала в первые минуты, читая приглашение, кто такая была Одетт, чтобы отказать? Это противоречило если не человеческой логике, то элементарным правилам приличия. Поэтому она пришла в назначенный день и час, предварительно, как водится, предупредив о своём визите совой.

Её встретил роскошный особняк, находясь в котором оставалось разве что заставлять себя каждую минуту не вертеть головой, пялясь по сторонам. Будь Одетт менее сдержанным человеком, пожалуй, могла бы и рухнуть без чувств. Однако её темперамента хватило только на то, чтобы стоять в прихожей, затаив дыхание, пока встретивший её домовой эльф отправился о ней своей хозяйке доложить, да крепче сжимать привезенный однажды из Индии особенный чай, который принесла в знак вежливости с собой.

— Добрый вечер, мисс Шафик, — вежливо поздоровалась Одетт, когда женщина, пригласившая её, не менее роскошная, чем её особняк, вышла навстречу, — рада встретиться с вами лично. Благодарю, что пригласили меня.

Особняк в георгианском стиле раскинулся перед буйным садом. Прямоугольные оконные рамы отбрасывали правильные тени на аккуратно подстриженный газон. Образовавшие ров лужи превратили загородный дом в неприступный форт, со стен которого можно было обозреть почти весь лес. Тем контрастнее в ночных сумерках смотрелся сад вокруг: отяжелевшие от непрекращающегося дождя заколдованные бутоны неумолимо клонились к земле.

Пока рукава его рубашки промокли от влаги на перилах, капли затянувшейся непогоды пролетали мимо прозрачного зонта, что открывал вид на затянутое дымкой небо. Матиас глубоко вдохнул приправленный дымом от сигары Колтрейна воздух, борясь с желанием пасть жертвой пагубной привычки. Облачко пара расплылось над раскинувшимся пейзажем. Зима в этом году выдалась на удивление теплой.

— Пока мы будем носиться с бюрократией и выискивать необходимые прецеденты, под нашим носом… — выверенным движением он балансировал свой бокал, который провел на перилах достаточно времени, чтобы натянуть влаги. Тем лучше, еще одна пагубная привычка.

— Разрешения на порт-ключи раздают, как горячие арбузные пирожки, кому попало. Возьмись за них и не найдешь крайнего, — сетовал Кол сквозь крепкую сигарную дымку.

Оставалось только кивать в ответ. В канун Рождества, когда самое время оставить все рабочие вопросы в стенах Министерства, они позволяли последним водоворотом увлечь за собой мысли и просочиться в каждый без исключения разговор. Пока из-под оконных рам доносилась праздничная музыка, Матиас был полностью поглощен совсем иным.

— Видел результаты рабочего расследования Банбери. Бюрократы, опять все перед самыми праздниками, — он досадно щелкнул пальцами, будто перед ним расстилался не живописный пейзаж, а рабочий стол. — Сделают слушание сразу после Нового года, и пиши пропало.

— Закрытое, — поддакивал Кол. — Глаз да глаз…

— В конце концов обойдутся дисциплинарным выговором, — фыркнул Матиас, и желание почувствовать покалывание дыма внутри усилилось. — Все потому что во время фактически военное ни от каких мирных законов нет. Взять хотя бы разрешения на доступ к каминной сети…

Он уже был на волосок от того, чтобы затронуть одну из излюбленных тем. Широко расправил плечи, откашлялся и приготовился, как умелый дирижер, подкрепить сказанное жестами. Когда балконная дверь скрипнула, музыка стала громче, и момент ускользнул сквозь пальцы.

— Опять занимаешь моего супруга работой? — белокурая женщина немедленно добавила утонченности в их тесную компанию.

— Всего-то на пару слов, Люсиль, — Матиас расплылся в услужливой улыбке и виновато склонил голову. — Весь твой.

Смех лился рекой внутри среди гостей, и Матиас слегка отодвинул воротник рубашки от внезапно подступившего жара. Можно было подумать, что здесь царил идеальный мир, где страна совсем не утопала в кровавой войне. Сложившаяся обстановка никак не шла у него из головы, хотя всем своим видом он демонстрировал непринужденность. Матиас сыпал направо и налево щедрые комплименты, не всегда от чистого сердца, но в полной мере искренне опустил ладонь на талию Марион, когда сумел добраться до отличительной рыжей головки в толпе. Весьма полезная отличительная черта.

― Миссис Эббот, прекрасно выглядите, ― он признательно кивнул собеседнице кузины, попутно перечисляя в голове весь набор данных, что хранил о женщине. ― Как успехи у вашего сына? Слышал, он его ждет повышение, не так ли? Весьма похвально.

― Да, да, ― собеседница засветилась изнутри при каждом брошенном комплименте, пусть из вежливости. ― Но толку-то, когда никаких продвижений в вопросе брака? Марион со мной, вот, согласна.

― Да неужели? ― Матиас удивленно поднял бровь, обращаясь к сестре.

[т е м н е    м і с т о,    п е ч а л ь н і    т р а д и ц і ї
ангели смутку завжди напоготові ]
[indent] эдгар боунс никогда не считал себя идеалом, но он точно не был лишен чувства справедливости. некоторые его коллеги могут сказать, что он был им даже одержим. а знали б они, что поиски той самой справедливости привели волшебника в ряды нелегальной организации, название которой пока еще держалось в секрете. что бы тогда сказали они? некоторые определенно списали это на слабоумие, но другие могли б даже поддержать. увы, вторых будет меньше. эдгар не путался в понятиях «хорошо» и «плохо»; определенно точно знал, где проходит граница дозволенного, он же сам являлся представителем закона в первую очередь, а уже потом был отцом, мужем, братом и сыном. он ставил работу на первое место. понимал как никто другой, что от того, как он будет с ней справляться, зависят не только жизни людей, но и будущее его детей. в каком мире они будут жить? что он им оставит после себя?

[indent] последние несколько дней эти мысли вертелись в его голове словно зажеванная пластинка; с тех пор как молодой волшебник пропал бесследно посреди белого дня в центре лондона, эдгар только об этом и думала. никаких следов чар пока не было обнаружено, как и артефактов, что могли бы его куда-то перенести. только один свидетель и тот говорил загадками. а еще он утверждал, что якобы видел пропавшего в обществе одного небезызвестного волшебника. начальство боунса не принимало эти показания, списывая на ненадежность свидетеля и эксцентричную натуру пропавшего марка маклейда - популярного среди волшебников музыканта. а тем временем младший брат марка обивал пороги министерства, но авроры только разводили руками, скупясь на какую либо информацию. боунса захватывало чувство собственной никчемности. глядя в глаза подростку, что потерял близкого человека, он физически ощущал, как его сжирает совесть. к тому же начальство вело себя странно, каждый раз пресекая любые попытки и предложения дать огласку происходящему. будто они и вовсе не хотели, чтоб об этом деле узнали журналисты. обычно эдгар тоже не хотел, чтоб о делах писалось раньше времени, это часто вносит в работу аврората только больше неясности, путает карты и может помочь преступнику избежать наказания или - что еще хуже - повесить вину на невиновного. но были и такие расследования, где статья в газете могла бы помочь. это было одно из таких дел, боунс был уверен в этом. но глава аврората с ним был не согласен, а поэтому приходилось подчиняться и дальше продолжать делать свою работу, в данном случае бездействовать.

[indent] он сидел за своим рабочим столом, в одной руке вертел перо, а в другой держал личное дело пропавшего маклейда. голоса наполняли помещение словно улей - одни авроры шумно обсуждали последний квиддичный матч, в котором победила гордость портри. другие понурив головы ковырялись в своих делах, а эдгар бесился из-за того, что по данному делу нет никаких продвижений. он откинулся на спинку стула и швырнул папку на стол, зацепив несколько других документов, что шумно свалились на пол. на него тут же оглянулись те, кто сидел рядом. он соскочил с места, чтоб поднять разлетевшиеся документы, среди которых и был и выпуск «пророка». на первой странице под круглой фотографией министра магии и достаточно большой статьей красовалось уже знакомое ему имя рита скитер. он прищурил глаза, всматриваясь в имя блондинки. в его голове созревал план - рискованный и неоднозначный, но что за жизнь без капельки риска?

[indent] что он знал о рите скитер? не более того, что известно любому другому волшебнику. он знал, что она приехала из америки после громкого скандала из-за её статьи. а из этого следует, что ей нравилось браться за громкие дела. чего только стоит её статья про тафтов! если и доверить кому-то написать об этом странном деле, то только ей. но мог ли боунс доверить ей своей имя? аврорат дал четкие указания, которые он нарушит, если скитер упомянет его в статье, а если он пожелает остаться анонимным, то станет ли рита хранить этот секрет?

[indent] когда анонимное письмо было отправлено журналистке, эдгар прибыл на место встречи раньше назначенного времени. небольшой отель на углу улиц принимал гостей круглые сутки, можно было бы встретиться в каком-то пабе или таверне, но там слишком большой риск быть опознанными даже если скрывать лицо. к тому же никогда не знаешь, насколько острый слух у тех, кто пьет свой чай за соседним столиком. нет, так рисковать он определенно не мог. отельный номер, где они могут спокойно поговорить, подходил лучше всего. до встречи оставалось минут пятнадцать, у боунса было время, чтоб убедиться в безопасности этого места, а еще подготовиться - он накинул на голову капюшон своей дорожной мантии, что скрывала его лицо чарами и выглянул в окно. номер, который он забронировал для встречи с ритой, был расположен так, что можно было видеть кто входит в помещение. эдгар все еще не был уверен, что рита придет. настенные часы шумно отсчитывали минуты, что остались до времени их встречи, а скитер все еще не было видно на пороге. небо в нескольких кварталах от них потемнело, будто в той части лондона уже начался дождь, густые тучи быстро закрашивали небо над городом, а в этих оттенках серого хорошо виднелось красное пальто.

[indent] «все таки пришла», подумал эдгар и обернулся к двери, в которую с минуты на минуту должна зайти его гостья.

Тристан приходит на похороны не сколько из-за чувства долга. Даже не из-за хорошего знакомства с Даниэлем. Отец Тео был его... Даже не знаю... Сказать было определенно сложно. Слагхорн не мог считать его другом, ведь в большинстве они общались лишь по делу. С тех пор, как его пути пересеклись с Теодорой он как будто потерял голову. Такого на его памяти он не испытывал примерно никогда. У него было все - легкая влюбленность, страсть, заинтересованность. В Тео было что-то большее. Хотелось провести с ней жизнь. Все это для Тристана было определенно необычным. Он возможно даже не привык к такому. Свобода говорила ему просто наслаждаться жизнью. Но что-то в этой темноволосой девушке вскружило ему голову. Когда он узнал о ее проклятии, это был вызов. Вызов самому себе, своим познанием. Зелье оказалось успешным, лишь только Теодора упорхнула. Вот именно тогда началась переписка с Даниэлем. Ведь, Тристан знал лишь адрес дома Бланшей, уж никак не место, где обитала Тео.

С тех пор он постоянно отправлял новую порцию зелья ее отцу. Вел легкую переписку. Его смерть казалась внезапной, но кто знает, они не были настолько близки. Слагхорн пришел на похороны из вежливости, и в надежде встретить саму Теодору. Ведь он все еще планировал слать ей то, что держало ее в живых. В темном костюме он подходит к могиле, когда все уже проследовали к дому. Кладет цветы и обещает помочь его дочери, уже обещал так раньше, и теперь тоже должен сдержать свое слово. Мужчина подходит к дому и тогда у здания видит ту, что заполнила все его мысли.
- Ты ничуть не изменилась, - это вместо "привет", ведь формально они не прощались. Или правильнее сказать она не прощалась. - Мои соболезнования по поводу отца, - Тристан говорит сдержано. По нему часто совсем не видно, что его воспитал Лютный. Он умеет вливаться в совершенно разное общество.

- Если у тебя найдется минута, я бы хотел поговорить о зелье. Ведь я больше не могу присылать его через твоего отца, - она скорее всего не знала, что именно он стоит за тем зельем, которое останавливает ее проклятье. А может и знала, Даниэль не посвящал его в детали передачи его творения. А Тристан и не горел желанием спрашивать, просто отправлял каждый месяц коробочку новых флаконов.

Солнце клонилось к закату. Медленно и будто бы с неохотой лучи расползались по горизонту, наполняя гостиную мягким закатным светом. В этом свете пританцовывали и суетились мириады золотистых пылинок, с каждой минутой, по мере захода солнца, становясь всё менее и менее различимыми. Сквозь приоткрытое окно в комнату врывался суетливый сентябрьский ветерок, принося с собой аромат жасмина и пряных специй — суета на рынке медленно сходила на нет. Закрывались лавочки, волшебники спешили по домам. Грегоровичу спешить было некуда — их с Дагмарой уютная квартирка, обставленная заботливой рукой сестры, находилась как раз над лавкой, которую Димитриус закрыл четвертью часа ранее.
Точно большой кот после долгого сна, мужчина медленно потягивается, снимает сюртук, привычно кидая его на спинку кресла, и закатывает рукава белой рубашки. На маленьком столике подле кресла дымится кружка с чёрным кофе, крепким и неразбавленным. Димитриус привык работать поздними вечерами, когда солнце уплывало за горизонт. В это время суток ему думалось яснее, возрастала сосредоточенность и начисто улетучивалась сонливость, с которой он обычно боролся всю первую половину дня. И был бесконечно благодарен Маре за то, что она брала заботы по открытию лавки на себя, часто давая ему проваляться в постели до полудня. Толку от него с утра — всё равно никакого. Виной тому то ли давняя привычка, которую мужчина перенял у деда — тот тоже обычно трудился ночами, то ли разница часовых поясов между Лондоном и Софией, то ли бесконечная лондонская хмарь и туман, нагоняющий тоску вот уже сколько лет подряд.
Oн держал в руках наброски будущей палочки, задумчиво скользя взглядом по витиеватому узору на рукояти. Димитриус давно был бы уже у себя в мастерской, если бы не настоятельное желание сестры поговорить. Это поговорить, произнесённое ею с ощутимым нажимом и безапелляционной требовательностью в голосе исключало возможность увильнуть от беседы или отложить её на потом, как обычно делал Грегорович, когда речь заходила о делах Тёмного лорда. Дагмаре, обычно, приходилось его едва ли не к стенке припирать, чтобы добиться обсуждения. Как правило, в этом отношении Димитриус был молчалив и, насколько это возможно, старался держаться подальше от гущи событий — если только сестра не вынуждала его бросаться за ней в водоворот дел и интриг. Влекомый чувством безотчётной заботы о ней, мужчина позволял втянуть себя в события, участником которых быть не хотел. Но обо всём об этом Димитриус молчал, позволяя сестре быть там, где ей хочется, но не спуская бдительного надзора. Мало ли что.

Это долгожданное мало ли что настало, к глубокому разочарованию Мары и затаенной радости Димы — Тёмный лорд пропал. Или умер. Или умер и пропал — с какой стороны ни посмотри, уже хорошо. Но интуиция подсказывала, что вздохнуть с облегчением и остаться в стороне сестра им не позволит. Oна обязательно втянет его во что-нибудь, влекомая именем Лорда, точно невинный мотылёк пламенем костра. И всё же Лорд был не самым худшим вариантом, которым могла увлечься Мара. Ладно хоть в волшебную рок-группу не подалась или, ещё хуже, пошла бы по стопам отца в преподавание.

Её невесомые шаги узнаваемы почти на интуитивном уровне, но мужчина не спешит отложить наброски. Oн улавливает знакомый аромат: острый, пронзительный, чуть горьковатым послевкусием оседающий в воздухе — Мара совсем близко. Нехотя мужчина откладывает рисунки обратно на столик и, продолжая удерживать чашку в руке, другой обнимает сестру за плечи.
— Мара, — Димитриус улыбается, чуть наклоняясь для того, чтобы чмокнуть сестру в макушку. Oна — такая родная, бессовестно любимая, дороже, чем сама жизнь. Такая молодая, такая смелая и такая... безрассудная... — Это хорошо, что ты решила поговорить, потому что у меня к тебе тоже разговор, — Димитриус чуть усмехается, отпуская сестру и удобно устраиваясь в одном из двух стоящих подле камина кресел.
— Поцелуй девушки дороже золота, — он идет прямо от сердца. Золото на ее губах, золото в ее сердечке, — он улыбается, чуть щуря свои льдинисто-голубые глаза, недвусмысленно намекая, что видел Мару в обществе... поклонника? В лавке несколько дней назад, когда вернулся из небольшой командировки в Шотландию намного раньше обещанного. Oн ездил договариваться о поставках необходимых для создания палочек пород дерева.

Но лукавый тон и кошачий взгляд, а также эти недвусмысленные намёки — лишь попытка оттянуть неизбежное. Димитриус дразнит сестру, стремясь увести разговор в иное русло. Разговаривать о недавно прошедшем собрании пожирателей смерти и о том решении, которое там было принято — совсем не хочется. Разговаривать о Лорде — не хочется вдвойне. Может быть сейчас, когда в личной жизни Мары — чёрной жемчужины их славного рода — всё налаживается, ей куда меньше захочется заниматься достижением чужих идеалов, далёких от гуманности и благородства? Димитриус всё ждал, когда сестра наиграется в эту жестокую игру, находя Тёмного лорда лидером сильным, но... сейчас, когда он погиб, стоила ли эта игра свеч?

Jamie Bell

✦ Argus Filch, 30 полукровный, сквиб, завхоз в Хогвартсе с 1972 года, лояльность - на выбор, но не ПС Твой отец - какой-то неудачник. У которого всю жизнь все не слава Богу. То одно, то другое, то третье. И ни конца этому нет, ни края. Один раз, казалось, в жизни повезло - женился на женщине из приличной семьи, но более фатальной ошибки, как он сам потом признавался тебе в пьяном угаре, он потом никогда не совершал. Мало кому известно, что твоя мать из семьи не просто приличной, но привилегированной и исключительно чистокровной. Гринграссы. Что тебе с этой фамилии? Ничего. А для нее она стала удавкой на шее. Полюбив полукровного волшебника, твоя мать пошла наперекор своей семье. Вопреки всему она считала, что эта любовь будет вечной, а все остальное - приложится. Ее выжгли с семейного древа, но тогда ей еще казалось, что это не имеет значения. Что у нее будет своя семья и здесь-то она все сделает правильно. Когда ты только родился, ты был желанным и любимым ребенком, Аргус. Твое раннее детство было исключительно счастливым, помнишь ли ты об этом? Когда я спрашиваю, ты в ответ молчишь, но на дне твоих глаз я вижу затаенную грусть, которой ты со мной не хочешь делиться. Годы шли и в какой-то момент стало ясно, что письма из Хогвартса ваша семья не дождется. Для тебя тогда рухнул весь мир, ведь к тому моменту у тебя уже были друзья, с которыми вы весело обсуждали и планировали, как будете вместе учиться, на какие факультеты вас определят и что, если это будет не Слизерин (почему ты так любишь именно серебристо-зеленых, Аргус? ведь они были первыми, кто от тебя отвернулся), то ты сбежишь из школы, чтобы учиться магии самостоятельно. Но тебе не светил ни Слизерин, ни какой угодно факультет и к моменту, когда ты понял, что это серьезно, что сквиб - это теперь не то, что бывает с другими, это ты сам, ты готов был учиться где угодно, да хоть бы на Хафлпаффе, но было уже поздно. К моменту, когда эту же суровую правду о своем дитя осознала твоя мать, ваша семья походила на разваливающийся на ходу магловский автомобиль, дребезжащий, пыхтящий и держащийся на одном добром слове. Твоя мать решила, что ты - ее наказание, что все суеверия о сквибах - правда, что ты -  проклятие, ниспосланное ей за то, что отвернулась от своей семьи. Раскаявшись, она пала ниц перед чистокровной родней, но для них ее уже не существовало. Не найдя себе места ни там, ни здесь, она не справилась с собственным горем и вскоре повесилась. Сейчас никто из Гринграссов и не вспомнит о том, что у них когда-то была такая родственница. Кого в смерти жены винил твой отец? Себя? Тебя? Ее семейку? Ее саму? Всех. Ты слышал это не раз, когда он напивался и говорил все, что думал на самом деле. Так ты и рос: с разбившимися на осколки мечтами о магическом будущем, чувством вины и все более крепнущей ненавистью к единственному из родных тебе людей. Как такому человеку найти свое место в мире? Ты не знал и не было рядом никого, кто мог бы подсказать. Жизнь привела тебя на улицы. Ты стал карманником и мелким бандитом и кто знает, чем бы все закончилось, если бы не встреча с Аберфортом Дамблдором? Он стал для тебя спасителем, другом, старшим братом и маяком в бушующих водах мироздания. Ты стал выполнять его поручения и вскоре зарекомендовал себя смышленым малым, да настолько, что, когда брат Аберфорта - Альбус Дамблдор стал директором Хогвартса, он уговорил Альбуса пригласить тебя занять должность завхоза в школе, которая когда-то была для тебя мечтой, а позже - горьким проклятием. Ты согласился тоже. Ведь только так ты мог оказаться там, куда всегда хотел попасть. Это был мой выпускной год и мы сразу приметили друг друга. Но я все еще была стеснительной школьницей, а ты отныне пообещал себе жить по правилам. Ну хотя бы в этом. То, что Аберфорт был моим крестным отцом, позволяло нам с тобой иногда видеться, но мой выпуск и стажировка в Министерстве все равно развели нас на следующие два года. И все равно я продолжала о тебе думать. Окончание стажировки едва не лишило меня жизни, я больше не хотела работать в Министерстве, потому что не хотела умереть ради работы. Это глупо и совершенно того не стоит. Ты бы со мной не согласился. К этому времени Хогвартс стал для тебя родным домом и твое сердце обливалось кровью из-за того, что творили с ним глупые дети. Я знаю это чувство, Аргус. Я так же люблю свою библиотеку, работать в которую меня пригласил все тот же Альбус Дамблдор. Благодаря этому я обрела не только и свой дом, но и тебя. Смерть Аберфорта становится невосполнимой потерей для нас обоих. Я понимаю, что режим Пожирателей Смерти куда опаснее, чем можно было предложить. К этому моменту я уже состою в Ордене Феникса и теперь не боюсь смерти, потому что у меня есть цель - спасти Британию от жестокой диктатуры. И спасти тебя. Ведь сквибам в этом новом мире нет места так же, как и маглам. А вот ты из-за потери срываешься... находишь полуподпольный клуб "Реквием", в котором принимаешь участие в нелегальных кулачных боях. На ринге нельзя применять магию и это уравнивает тебя с любым чистокровным, каждому из которых ты с радостью стремишься начистить морду. Каждый из нас нарушает правила и законы, но каждый из нас делает это по разным причинам. Я борюсь за наше будущее, Аргус, а за что борешься ты? ✦ дополнительно По внешности - обсуждаемо, но, мне кажется, что эта - идеальна, присмотритесь. Если не очень понятно, то это заявка в пару. Ты - придурок, Аргус, но я тебя люблю, с этим ничего не поделать. Пишу посты по 3-5к символов, раз в неделю-две (иногда чаще, иногда реже), использую птицу-тройку. Будет классно, если ты - тоже, но, если нет, ничего страшного, как-нибудь сыграемся. Приходи стекольничать, записывайся в Орден Феникса, гоняй школьников, давай вместе найдем котенка, которого назовем миссис Норрис и придумаем себе еще вагон и маленькую тележку причин пострадать и побыть счастливыми. Я верю, что нас ждет счастливый конец. Даже, если мы умрем в один день.

ваш пост

Завидев толпу там, где ее не должно было быть по всем законам логики, Ирма с опаской останавливается. Она являлась частым гостем на черном рынке, но не то, чтобы хотела, чтобы об этом знали вообще в с е. А именно столько людей здесь сегодня и было, словно вся магическая Британия решила собраться в одном из самых опасных и обычно нелюдимом месте Лондона. Первой мыслью было развернуться и уйти. И в любой другой ситуации она бы так и поступила, чтобы прийти позже, когда обстановка станет поспокойнее и все вернется на круги своя, но именно сегодня сделать так она не могла. В ее сумке лежала древняя книга, пропитанная темной магией настолько, что Ирма буквально ощущала ее кожей и ощущение это было не из приятных. Книга была голодна. Ее обложка была обтянута потемневшей от времени и количества прикосновений кожей, о бывшем хозяине которой Ирма старалась не думать. Страницы книги, испещренные мелкими буквами бурого цвета, хищно и едва заметно вибрировали, готовые в любой момент резать пальцы неосторожных читателей. Книга требовала крови и утолить ее жажду было вопросом безопасности, как самой Ирмы, так и учеников Хогвартса, которые нет-нет да и забредали в Закрытую секцию, несмотря на все меры предосторожности, которые Ирма, как библиотекарь, пыталась предпринимать.

— Тише, скоро будет обед, — она мягко поглаживает книгу сквозь плотный кожаный бок своей сумки, разговаривая с той, словно та была живой и разумной.

Впрочем, так оно и было. В некоторых артефактах магии было столько, что они начинали обладать своим собственным характером и настроением. У них появлялись свои потребности и методы их удовлетворения. И потребности этой книги были стары, как мир, а характер — прескверным. И, если сама Ирма еще могла бы отодвинуть момент «кормления» на более подходящий, то книга ждать не собиралась. Ирме приходилось лишь слышать о последствиях того, что сотворила проголодавшаяся книга, которую не напоили кровью вовремя, в прошлый раз, и видеть это воочию Ирма не желала. Потому она исправно удовлетворяла жажду книги, поначалу делясь с ней своей собственной кровью, считая это наиболее безопасным и удобным вариантом. Одна-две капли из проколотой подушечки пальца решали проблему на пару месяцев, но чем больше проходило времени, тем более жадной книга становилась. Ирма начала экспериментировать с кровью различных видов волшебных существ и методом проб и ошибок пришла к выводу, что именно кровь ре-эма нравилась книге больше прочих и утоляла ее голод на добрых шесть-семь месяцев к ряду. Проблема была только в одном: кровь ре-эма была настолько редкой, что не находилась в свободной продаже почти никогда, а, если такое чудо и случалось, то стоила она огромных денег. К счастью, Ирме удалось объяснить целесообразность таких затрат директорскому составу и попечительскому совету Школы, да и у профессора Слагхорна в Хогвартсе обычно находились небольшие запасы ингредиента, которые Ирма могла использовать. Но только не в этот раз. В этот раз буквально все пошло не так. И потому Ирме пришлось отправиться на черный рынок, чтобы отыскать запрещенный к открытой продаже элемент этой странной пищевой цепочки, а книгу взять с собой — не могла она оставить ее в таком состоянии в библиотеке, как и отдать на попечение профессора защиты от темных искусств тоже — тот не обладал столь же лояльным отношением к темным артефактам и книгам, как Ирма, которая любила их какой-то иррациональной любовью, а потому профессор ЗОТИ, как правило, предлагал работающие, но радикальные меры обезвреживания в стиле «Спалить ее в адском пламени и черт бы с ней».

— Ладно, — Ирма выдыхает, натягивает капюшон мантии на голову и уверенным шагом следует к лавке, в которой привыкла закупаться, проходя мимо стайки молодых волшебниц, что звонким смехом оскверняли сакральную природу Лютного переулка, не терпящего подобного отношения к себе, — потерпи, если не найду твое любимое блюдо, скормлю тебе их, — книга дергается в сумке и Ирма крепче хватается за лямку руками, чтобы не дать той упасть с плеча.

[indent] 'la valse

[indent] сделав нервный глоток и прикусив язык, чтобы не взболтнуть лишнего, марселин трембли оглядывает незнакомца ещё раз. теперь — более придирчиво и внимательно — несмотря на хмурые краски лондона, тенями залёгшие под небесно-голубыми глазами, так отчаянно напоминающими ей о садике на крыше её ветхого домика в лесу, поросшей синими фиалками, об озере любви, напополам разрезающем заповедник на две части, разливающееся по берегам во время затяжных весенних ливней, о синеве неба в погожий день над кронами броселиандского леса. несмотря на серость лондонской погоды и безрадостных дней, что опустились на город террором пожирателей смерти. марси замечает смешливые морщинки в уголках его глаз наверняка полученные благодаря теплому солнцу где-то за пределами будней c графиком с десяти до семи, кричащих начальников и лучших лет жизни, проведенных в стенах здания министерства магии. затейливый нрав волшебника читался в слегка измятой рубашке, словно он только что выскользнул на улицу из очередного приключения. непривычный и слишком яркий для мозаики чёрного рынка, он выделялся яркой краской в безрадостной палитре импрессиониста, между кобальтом и тамариндом так, что марселин невольно залюбовалась.

[indent] чувствуя, как напряжение постепенно сглаживается, потому что незнакомец мог уже недюжинное количество раз предпринять попытку атаковать и забрать артефакт из её рук, марси, заинтригованная предложением, что наверняка вот-вот поступит, прониклась к нему куда большим любопытством, словно вот этот повёрнутый на артефактах парень напротив мог оказаться очередной подсказкой к разгадке фолианта. несмотря на направленную на него палочку и взмокшие пряди светлых волос, когда элайджа поднимает руки, пытаясь показать свою безобидность, а на деле тянется к плащу, марселин опускает свою палочку лишь спустя долгое мгновение, взвесив все «за» и «против», надеясь, на то, что  её сердцевина из жилы дракона сработает по наитию, даже если она будет слишком обескуражена, чтобы колдовать. книга, продолжая бесноваться в её руках, готовая вырваться и взлететь в угрюмое металлическое небо в любой момент, вновь толкнула её в грудь выступающей челюстью и трембли направила палочку уже на книгу, готовая в любой момент применить что-то куда более устрашающее, чем «silencio» и «expelliarmus».

[indent] — ч-что? да что вы себе… — вырывается из уст, после того как марси поднимает взгляд на незнакомца. она успевает уловить лишь резкую смену настроения, от его улыбки не остаётся и следа, нужно лишь всего раз моргнуть, чтобы улица исчезла перед её пытливым взором, и она оказалась наедине, в непосредственной близости элайджи. ощущая, как его руки обхватывают плечи, сжимая в подобии объятий, ей удаётся лишь поднять на него свой встревоженный взгляд, а после пространство сжимается, и ощущение тепла на её коже сменяется вспышкой света и резким толчком в грудь, то ли силой притяжения, то ли проклятой книгой, что ненавидит трансгрессию даже больше, чем нежные рук отвыкшей от битв и сражений марселин.

[indent] считанные мгновения, её сердце успевает пропустить несколько ударов, прежде, чем трембли оказывается напротив элайджи вновь — и улица, расплывшаяся мыльными пузырями, плывущими в лужах в дождливую осень, превращается в интерьер, неизвестный, но излишне опрятный как для похищения. стук чайной ложечки о звонкое керамическое блюдце режет слух, когда брюнетка, отшатнувшись от парня, делает шаг назад и налетает на официантку, что уворачиваясь заклинанием проносит крылатый чайник по парящим облакам теплого воздуха над её головой. при всём желании отвесить блондину пощечину, девушка лишь крепче сжимает палочку в руках, и, наводя её на него снова, выдыхает с раздражением, стараясь не сбавлять своего грозного тона:

[indent] — да как вы смеете! да как вы…. une canaille, un fauteur de troubles, —  ощущая, как к щекам приливает кровь после того, как в сердцах выпаливает ругательства под нос, сноровка аврора так и шепчет наброситься в ответ, когда его руки стягивают плащ с плеч, и осторожно подталкивают к подушкам. закрутившиеся от дождя волосы выбиваются из причёски и, сохраняя максимум оставшегося самообладания, марселин впервые за последние годы сдаётся, усевшись рядом с ним на подушки. — это было… слишком…

[indent] выдохнув, брюнетка запустила обе руки в волосы, убирая их за уши и оглядывается вокруг, подмечая блестящие блюдца с кинцуги, стройными рядами застывшие на стене их закутка. подумать только, такое сокровище и в самом сердце лондона. пожалуй, при других обстоятельствах эта чайная могла бы стать её новым открытием, своеобразной америкой для колумба, однако сосредоточившись на незнакомце, марселин укладывает книгу на маленький деревянный столик и, задумчиво изучая линии на обложке, вновь прикусывает губу, слушая элайджу.

[indent] — о.. я бы запомнила, маггловская неподалёку отсюда тоже достаточно неплохая, — проводя ногтями по белоснежным зубам, выпирающим из обложки, девушка пытается по осколкам вытянуть что о фолианте говорил бёрк, но на ум приходила лишь магия крови, которая точно была одной из составляющих, чтобы этот книг начал работать на его владельца. была ли марси той кто действительно может открыть его ведь в ней все еще течет частичка лилиан трембли? всё это предстояло ещё выяснить, однако изумруд, который запросил бёрк не все ещё не выходил из её головы: судя по обхвату челюсти, камень должен быть огромным и она никогда не видела ничего подобного в шкатулках и вещах лели, что достались ей после её смерти. только если… — мистер… вы не представились, — переводя взгляд на элайджу, марселин поднимает выше голову и чуть поворачивается, чтобы смотреть ему прямо в глаза. — вы не похожи на искателя артефактов, скорее на жулика, который вот-вот напоит меня чаем, после которого я усну, а вы сбежите с моей книгой.  почему я должна вам доверять, элайджа? назовите хотя бы одну причину.

[indent] замирая на мгновения и ощущая вес собственных сомнений, марси улыбнулась и чуть сдвинула фолиант ближе к себе. пускай, она привыкла доверять своей интуиции, в этот раз та срабатывала неоднозначно. идея того, что этот парень может оказаться ключом к разгадке, была слишком привлекательной, чтобы отвергнуть её сразу.

Один шаг — и ты уже в другом мире, не имеющим празднеств и шума, ярких витрин, что дают счастье и надежду на лучшее. Тут нет музыкальных вывесок, разноцветных шатров над магазинами – так и требуя, чтобы ты вспомнил детские годы и забежал в лавку, просто бы, да кабы, потратить пару десятков золотых галлеонов, серебряных сикли, и бронзовых кнатов. Ночной переулок иной, тут нет никого просто так, зевак, разгуливающих просто бы, да кабы по улочкам, тут все приходят по делу, в голове играет лирический nocturne — смотря на Дрянн аллею имеющую множество названий — останавливающих тебя сделать первый шаг в тёмные мантии магов. Наверное, это единственное место, где можно встретить: снующих домовых эльфов, ведьм, иссохших от тёмной магии, и пронзительные взгляды волшебников в оборванном шмотье, притягивающие шляпы прошлого века — чёрный рынок, иное название «крышующие» это сборище: контрабандистов, воров, отравителей, нарушителей закона. Не было бы это работы — её туфли бы не пересекали эту черту, но тут она всегда против своей воле, в nocturnus — « принадлежащий ночи», между полночью и рассветом – самое время для сил тьмы.

1:05 до пиздеца

— Пегги – будь добра, сегодня сможешь заменить Полуса? Он вновь оторвался экспериментальным зельем! — Дори или правильнее,  Доротея Милтон, можно сказать, одна из секретариата, что по факту следить за исполнениями поручений, непосредственно Управляющего отделом Аврориата, на которые на неё навешивает мисс Форти, чтоб ее водой окатило.
— У него опять отросли ослиные уши и хвост, Дори, – Покуда Дори? – уже не сдерживая ёрничества, что вот-вот выплеснутся из неё наружу, то ли от возмущения, то ли от негодования.
— Хуже Пегги, он теперь серо-буро-малино….
— … вый в крапинку, а морда, поди, как у кровавого гнома. О, нет — лучше, он похож на тролля – ах-ахах, тролля, того лесного, который в прошлом месяце терроризировал ради трёх овец мисс Мейзли.
— Тебе смешно, Пегги, — ухахатываясь, роняя парочку папок произносит Дори, всё хуже, — но в больнице Мунго уже привыкли к этим своеобразным экспериментом младшего лейтенанта.
— Может, ему лучше пойти в научный центр, чем аврориат, – сменив веселье на точное обоснование Пегги. — У меня с сегодня уже отпуск, я только сменила рабочее настроение на планы выпить бутылку вина у камина с корнуэльскими пирожками.
— Ну, Пегги!, – когда Дори пухлит губы и несвойственно гримасничает, остаётся только, согласиться на этот шантаж.
— Что там? Уже! – смотря на толстую папку.
— Всё просто, проследить за Гримским и Лортеном.
— Эти контрабандисты, — нет маниакальные уроды. Как они перешли границу с магической Британией? Как Дори???????
— Я-я ….-я не знаю, но они будут в Виверне, явно что-то собираясь продать, может, яйцо дракона или проклятого мелидиктуса…, я не знаю, Полус владел куда большей информацией, но в дело я не загляд….
  [indent]  Грубо забрав документы из рук, мне хотелось срочно понимать, на что меня только что подписали, Гримски это одно из тех существ, я не могу назвать его магом, что может продать артефакт смертоносней некуда ребёнку, просто поиграться, ради больших проблем магам.
— Ты сможешь ещё раз навестить Слагхорна, – зыркнув на Дори, с полным негодованием.
— Этот недо маг, пустивший на самотёк свою жизнь, самодур в отличии от его чудесного дядюшки и полное отчаяние своей семьи и магического мира, волшебник, о котором не напишет Весник даже в никрологе, …ззз-а-зачем мне его навешать, – лицо покрывалось багровым румянцем от возмущения  и только от него. — Замолчи, Дори, – быстрыми шагами мне пришлось скрыться в лифте, где я столкнулось с Уизли и мисс Форти, под дождём её эмоций, в прямом смысле дождём, — Кто-то вас проклял вновь? Обратитесь в службу безопасности и постарайтесь снова не лишать людей отпусков. Уизли молчал, радовался дождю, есть и такие волшебники в нашем мире, что питают счастье ко всему, что с ними происходит. Я же была скорее вынуждена сесть в лифт, мои же пожелания отразились рикошетом.

[indent] Пара заклинаний и я вновь была сухая, лишь волосы на кончиках были мокрыми, читать весь талмуд отписок Полуса я не желала, примерно зная, что там, поэтому проще было выдвинуться в «любимый» переулок, который, будь я министром магии  — разогнала к чёртовой матери.
— Низкопробные, грязные, отвратительные, безмозглые, неуравновешенные ублюдки – накидывая на голову капюшон от тёмно-синей мантии — Пегги окунулась в снующую толпу в надежде не подцепить какую-то болячку.

[indent] В Лондоне погода меняется так же быстро, как выпивается огненный виски в Белой Виверне, а потом из этого кабака вываливают ободранные до нитки Слагхорном волшебники и просят что-то сделать, проиграв последнее мамино украшение. Пф-ф, спокойно Пегги, ты не встретишь этого оболтуса проспавшего свою жизнь.
— Нужно просто проследить, – шепча себе или уговаривая своё нутро, я встретила мерзкий Лондонский дождь посреди улицы, чавканья ботинок по мостовой, блеющих маги за углом от которых совсем не далеко стоят ночные куртизанки с ароматом роз, что скорее сшибает с ног, нежели совратит, но, видимо, у пьянчуг нет восприятия к аромату. Улица немного пустела от дождя, шум капающей воды на кровлю магазина Слагхорна меня раздражал.  — Прошу пусть он куда-нибудь исчезнет, но не открой дверь, пока я тут.
Ждать Гримски с напарником не составило труда, – К черту! Ха — проследить, к чёрту стоять у Тристана под дверью , пробежавшись под дождём до Виверны, я бросила взгляд на потухшие окна магазина. — Он не в Лондоне, – ну и хрен с ним, груз с плеч.

25 минут до пиздеца

— Вам налить? – Что будите? – улыбчивый официант выманивал серебряные сикли, подобно проституткам там, за углом.
— Два, нет, три огневиски. – не спуская глаз со своей цели.
— Может, я угощу..– в одну секунду моя палочка коснулась живота волшебника, что не принуждённо решил коснуться меня рукой. 
— И твои потроха окажутся на той лампе, спорим за 5 секунд, 4.. Ха, струсил, это вам не Тристан.. О чём я думаю, вернувшись к собирающимся магам со столика Гримски.

[indent] Нельзя было, чтобы, что бы то ни было попало в руки заказчика, не знаю — говорили ли во мне огневиски или же моя рассудительность и чёткость мышления, но лучше действовать. Не планируя, моё тело столкнулось официантом, и чей-то алкоголь пролился на головы нескольких волшебников, вызвав не шуточное Бамбардо Максима без заклинаний, через возмущение, перерастающее в драку.
— Сомниум, – сквозь зубы, прошептав направив на получателя,  когда склока вывалилась из одного зала. – О, Мерлин Пегги ты выглядишь уже не Автором, пытаясь ошмонуть карманы и доставая какую-то коробочку, – ты воришка — аврор. Происходящая суматоха не давала покинуть никому Виверну, пока не прогремели молнии над потолком и драка поутихла, давая Гримски скрыться в выходе.

[indent] Пара минут — и под ночным проливным дождём оказывались только мы – я и эти двое ублюдков под лунным светом Инканцеро — Гримски отбил моментально, заклинание отрикошетив связала выскочившего домового эльфа появившегося перед магазином Тристана. — Он что, всё же работает?– пронеслось в голове мельком. — Твою Мэрлинову бороду.
Устроить драку, в момент вываливания толпы было просто недопустимо, эта толпа пьянчуг может попасть под горячую
— Немедленно задайтесь, по требованию Аврориата, за незаконное перемещение границы и контрабанду. Пытаясь перекрикивать шум от черепицы, наводя палочку на двух волшебников.

- Тебе не надоело? - в голосе брата звучала плохо скрываемая скука и даже раздражение, - смотреть на этот дом издалека каждый раз? Не пора ли забыть про него?

- Забыть про наш дом? - Ровена не собиралась забывать, она собиралась сделать все, чтобы мачеха, которая когда-то украла его у них, однажды о содеянном пожалела.

- Он уже давно не наш, - Лео устал и больше не планировал это скрывать, - а наш новый дом меня устраивает ничуть не меньше.

- Их даже нельзя сравнивать, - огрызнулась Ровена, которая потом и кровью заработала на небольшой домишко в Косом переулке на две спальни, в котором они ютились с Лео последние года, но считала, что эта хибара недостойна называться домом.

Лео заслуживал большего. Лео заслуживал лучшего. Лео заслуживал получить то, что принадлежало ему по праву. И то, что сам он этого не хотел или не понимал, Ровену ужасно злило. Она не собиралась дать ему закопать себя и делала все, чтобы вернуть им обоим наследие их семьи. Ушлая и хваткая Жюстин Марат, охомутавшая Осберта Веридиана, смогла провести его, но не Ровену. Ровена знала всю правду об этой женщине и понимала, что та не способна осознать ценность всего, что умудрилась урвать. Для не это была просто роскошь, которой она до этого никогда не знала, деньги, побрякушки, статус. На самом деле, все это было гораздо большИм. Это было наследие. История. Воспоминания. Это были многие-многие жизни предков Ровены, которые требовали почтительной памяти и уважения. Могла им все это дать Жюстин, которая, кроме светских раутов и балов, ничего в своей жизни не видела? И ни о чем, кроме цены на очередное платье, не заботилась? Конечно, нет, драккл ее дери. Наверное, именно поэтому приглашения на все мало-мальски приличные мероприятия, которые раньше десятками шли на имя Осберта, продолжали приходить на имя его старшей дочери, а не жены.

- Кстати, ты занят сегодня вечером? У меня есть пригласительное на закрытую выставку картин современных художников, хочешь быть моим плюс один? - Ровена спрашивала из чистейшего приличия, прекрасно зная, как именно относился к высшему свету и всем его "шабашам" Лео.

- Мерлин упаси, возьми лучше Уолли, - Ровена прыснула смехом, представив, как тащит вместе с собой в галерею упыря, живущего у них на чердаке, и поняла, - он в этом и то больше разбирается, чем я.

- Ладно, как скажешь, - она не собиралась настаивать или искать другую компанию, ее вполне устраивало посещать подобные мероприятия в одиночестве, хотя, конечно, брату Ровена была рада везде и всегда, - погуляй сегодня с псами, пожалуйста, я вернусь поздно.

- Просто хорошо отдохни.

Она обернулась на их отчий дом напоследок и в ее взгляде было столько тоски и грусти, что Лео не смог сдержать рваного вздоха и обнял сестру за плечи, уводя ее прочь. Прошлое должно было остаться в прошлом, считал он. Жюстин Марат, в замужестве Веридиан, еще получит свое, думала Ровена.

***

- Думаю, вы лукавите, - ответила Ровена, едва заметно вздрогнув в момент, когда услышала мужской голос, неожиданно раздавшийся у нее над ухом, - если верить последней рецензии на эту картину, критикам она тоже не слишком понравилась, - Ровена улыбнулась, встречаясь взглядом с высоким привлекательным мужчиной, в голубых глазах которого плясали отблески то ли свечей, которых в этой галерее было великое множество, то ли внутренних помыслов, - и все же, считаю, они к вам несправедливы. Картина прекрасная. В ней чувствуется эмоция, а это главное, не так ли?

Ровена любила искусство и даже немного в нем разбиралась, в их родовом поместье хранилось много ценных картин и предметов искусства, но от современных творцов была далека. Она знала имя автора лишь потому, что прочла его имя в программе выставки. И потому протянула руку, чтобы поздороваться и представиться, предполагая, что уйти, не познакомившись, в данном случае было бы не слишком вежливо.

- Ровена Веридиан, приятно увидеть не только творение, но и его творца, - произнесла она, глядя в лицо и ловя себя на мысли, что ощущает непривычное для нее волнение.

Они провели вместе остаток вечера. И Ровена даже не заметила, как быстро открылась этому мужчине, как легко согласилась на танец, а потом на еще один, и все остальные последующие. Он окружил ее вниманием и она, словно мотылек, летящий во тьме на огонь свечи, не замечала более никого. Не видела ничего другого, кроме его лица, его льдистого цвета глаз, не обращала внимания ни на что иное, кроме тепла его уверенной, крепкой, но в то же время осторожной руки. Он вел ее в танце, в беседе и по направлению к выходу из галереи, когда вечер подошел к концу. И Ровена покорно и смело следовала за ним, не задумываясь о том, что они познакомились всего пару часов назад и она ничего о нем не знала.

Ничего, кроме имени, - поправила она мысленно сама себя.

Которое может быть псевдонимом, - тихо вторил ей внутренний голос, но к нему Ровена уже не прислушивалась и доводы его остались не замечены.

[indent] До камеры, в которую отведут Зака: четыре этажа вниз, шесть пролётов поперёк, один вверх — штормит в этом лифте, словно на корабле, от смены его положения, затем девять ступеней и два поворота, там будет находиться её первый задержанный по обвинению в убийстве. Она проходила эти ступени не раз, будучи стажёром, но сейчас всё иначе, и Пегги не пойдёт туда с ним, его заберут надсмотрщики, как откроется лифт, и отведут в камеру дожидаться суда.
Двери лифта открылись, в них показался достаточно полный, низкорослый, лысоватый Сеймион, что вздохнул с досадой, бренча ключами. Пегги вывела Зайка из лифта, подведя к первой решётке, ожидая, что Сей найдёт среди вороха ключей тот самый.
[indent] — Вы меня загоняете, и я умру от сердечного приступа, я уже немолод, а убийцы не прекращаются, не было и дня, чтоб кого-то не приводили и не уволили. Твоему повезло, у него будет тихая камера, бывшего пожизненного, только сегодня отправили за убийство магглов в Азкабан. Та камера, она не продувается так сильно.

[indent] Пегги бросила последний взгляд на Зака, обратно, вернувшись в лифт, что поднимет её в главный зал, а потом  на пять ступеней, семь поворотов и ещё лифт на два этажа вниз, где будет зал суда. Туда она отнесёт его дело, а сейчас ей предстоит написать его правильней без лишней сентиментальности, ну а пока придётся постоять для фото на «Магический вестник». Постарается улыбнутся — произнеся, что она не даёт комментариев. Обычное дело, но оно очень её раздражало.

15.09.1968

[indent] Лондон встречает своих гостей металлическим туманом, оседающим на плечи волшебников, словно ощутимая пелена, скоро обещают дождь, воздух достаточно свежий, но мир магии словно погружён в сон. Сонные лавочники открывают яркие шатры и вывески на Косой аллеи, слегка зевая, столь умиротворённо, что, проходя до здания Министерства, где будет проходить суд над её первым задержанным, ей хотелось остаться в первой Кафешки у мадам Пифс, сесть на мягкое кресло полосатого цвета, словно оно галстук Хаффлапф и задремать.
[indent] За две недели она умудрилась: чуть не лишиться пальцев на руке, получила травму ноги, догоняя контрабандиста и трасгрессируя в капкан. Жизнь Аврора — это, то ещё приключение, но Пегги не готова была сдаться.

[indent] Обычно Авроры не конвоируют своих арестованных на суд, это бывает очень редко, с долей исключения, и Зак был именно-таки, это некая дань уважения первому задержанном, что не проявлял агрессии, а это нынче уже на вес золота.
Пегги спускается на четыре этажа вниз на главном центральном лифте: шесть пролётов поперёк, один вверх — кажется, её стошнит, то ли из-за погоды, то ли от качки, затем девять ступеней — бледная, как моль, она преодолевает и два поворота. Сегодня на магических решётках стоит другой волшебник, она его не знает, возможно, он новенький. Сегодня вечером волшебница спросит, кто он, а пока Пегги останавливается у магической двери, проводя палочкой по замкам.
— Алохомора — не вербально произносит Пегги, дотрагиваясь палочкой, у которой есть доступ к открытию двери. Стальная клетка открывается, показывая ее первого задержанного.
— Доброго утра, если так можно сказать, Зак, нам пора идти. Вас ждут судьи, — произносит Пегги в ожидании, что он встанет с этой женской металлической кровати с одним матрасом. Он уже выглядел достаточно уставшим.
— Вас вряд ли будут приковывать к полу в центре камеры, но десертов вам вряд ли избежать. Я не выказываю вам сочувствия и не считаю, что вы не справитесь. Просто постарайтесь не сойти с ума. 
— Если что, покинув камеру, волшебные путы сами сковывают подсудимого, если вы внесены в базу, будет не столь приятно, как от рук волшебников, — произносит Пегги, дожидаясь его. Их путь наверх и вниз займёт десять минут и ещё меньше, времени до приговора.
— С вашим сыном все хорошо, он идет на поправку. Словно невзначай Пегги произносит это в лифте.