Икарус происходящее не признает, для Сольвейг все произошедшее, до появления Бена — очевидное, не будет же настолько испуганная дама ещё и лгать им, зная, как все это может для нее закончиться. Соль крепко сжимает ладони и разжимает, слушая весь этот разговор и попытки найти оправдания. Не читал он никакую газету, Соль в этом уверена, не могла же она сквозь хныканье ребенка не услышать, как Икарус вернулся домой. Домовики головой мотают, подтверждая слова о том, что никого они не видели, что здесь был только мистер Огден и некая мисс, которая теперь взирает на происходящее со страхом, который постоянно смешивается с удивлением на ее лице. Ей кажется, что здесь все, кроме домовиков, не в себе, что в следующий раз, когда кто-нибудь решит угостить ее огневиски, она сотню раз подумает — соглашаться ли. Она не была уверена в том, что отсюда получится выбраться живой, но сейчас, находясь в ловушке, ей остаётся лишь только ждать неизвестного для нее исхода.
Огден предлагает открыть окно, на что Соль фыркает, подходит к окну и распахивает его так, что ставни ударяются о наружные стены дома, с грохотом рикошетят обратно, из-за чего домовики вздрагивают, поджимают уши, а один из них просит Миссис Огден быть аккуратней со ставнями. Соль разглядывает свое кольцо на пальце, которое она не снимает, говоря самой себе о том, что ей оно просто нравится, красивая безделушка, откидывая из головы мысли о том, что ей, несмотря на происходящее, нравится быть Миссис Огден. Икарус уже открывает соседнее окно, будто он надеется не обнаружить в кармане своих брюк обручальное кольцо, будто он до сих пор пытается доказать, что все нормально, что все вокруг лгут, а он прав. Соль даже не удивляется, когда он выуживает из кармана кольцо, она смотрит на него с ненавистью, нельзя срываться еще больше, позволять тумана уносить ее дальше от реальности.
— Это письмо, — она кивает на чистый лист бумаги, говорит с неуверенностью, будто там, возможно, и есть некое скрытое послание от посторонних глаз, - то, которое ты нашел на окне и привел меня сюда, — она смотрит на домовиков, которые напряжены и ждут, куда дальше повернет ситуация, — а кольцо ты снял, когда я заметила его у тебя на пальце, после этого ты сказал, что вдовец, - она осторожно присаживается на диван, чувствуя, как боль в бедре все еще слишком пронзительно, морщится, вытягивает руку, касаясь запястья Икаруса, — пожалуйста, Бен или кто бы ты ни был, — она не уверена в его имени, как и в его вменяемости, — прошу, отпусти, — пока Клара просила Огдена выпустить ее из этой комнаты, Сольвейг, громко хлопнув дверью, вышла из комнаты. Один из домовиков решил сходить за ней на случай, если та решит, в порыве злобы, уничтожить половину поместья. Женщина, вздрагивая от резких звуков и порывистого ветра за окном, все смотрела на Огдена умоляюще, надеясь заполучить хотя бы кивок головы, который значил, что она свободна.
Сначала раздается громкий крик, который заставляет домовика обернуться, а второго через пару секунд уже явиться в комнате пленницы, тот смотрит перепугано на Огдена, — хозяин Икарус, — он все глазами, занимающие половину его лица, хлопает, указывает на выход из комнаты, — там Миссис Огден и ребенок, - он тяжело дышит, будто слишком быстро бежал по лестнице, - он мертв, - заключает он так, будто сам плохо в это верит, — и записка, - он передает Огдену клочок пергамента, на котором выведены инициалы Бена, — но хозяин, — он отходит  чуть дальше, — я уверен, что в доме больше никого не было: только вы и Миссис Огден, еще эта женщина, - он указывает на Клару, — но она всегда была здесь, она не могла выйти, точно вам говорю, - Соль, в это время, тормошила ребенка за плечи, пытаясь его разбудить, не полностью осознавая то, что произошло. Она оставила его спать, он точно уснул, он не был мертв, Сольвейг всегда его проверяет, дышит ли он, боясь, что где-то и что-то могло пойти не так, в этот раз проверка не увенчалась успехом. Когда осознание того, что тот не проснется, полностью пришло к ней, она, схватившись за голову, быстрым, уже затуманенным взглядом, пыталась понять, что с ним могло произойти. Она обнаружила его в кроватке, взяла на руки, все как и обычно, но глаза он не открыл, как и признаков жизни не подавал. Соль думала о том, что могло что-то проглядеть, что туман, незаметно для нее самой, накрыл ее до такой степени, что она его убила. Сольвейг не видела записку, ее первым обнаружил домовик и тут же показал Огдену.

Теперь его же оружие оборачивается против них, как иронично, такой вот иронии в его жизни в последнее время слишком много. Эта ирония стекает по щеке Соль, окрашивает ее одежду, он прилагает усилия, чтобы подтянуть стекло на себя, но его крепко держат за руку. В месте соприкосновения жжет, будто сам огонь пляшет на коже, там выступают волдыри, уже начиная лопаться, пока Икарус с ужасом наблюдает как щека девушки расходится под неизбежностью остроты стекла. Слова, растекающегося существа, заставляют его пятится еще сильнее, пока Сольвейг, наконец не отталкивает того от них, видимо, совершенно не думая о последствиях. Огден не понимает как работает эта их связь, почему чудище горит, а девушка нет, при том, что стекло оказывает на них примерно одинаковый эффект, может в нем все дело.

Но приходится отступать как можно скорее, никаких лишних мыслей, только те, которые могут помочь отсюда выбраться, знать бы еще откуда. Ведь на дом это походит все меньше, по крайне мере внутри, Огден никогда не видел в домах таких бесконечных коридоров, этот коридор простирался на много километров, так что глаза уже не были способны разглядеть есть ли там вообще максимальная точка, или это все какая-то замкнутая цепь, пожирающая себя. Огонь полностью пожирает его мантию, которую приходится сбросить, но сбрасывать уже и нечего, та оседает пеплом на деревянный пол, стоит ему только коснуться. Он оглядывает девушку, думая, что той должно достаться больше, если на ней и мантии даже не было, но все выглядит примерно также, как до того как они зашли в дверь, которая теперь потерялась в сотне других, только жар еще обдает спины, будто для огня здесь время двигается медленне, чем для людей. Икарус вертит головой, пытаясь понять, откуда они вышли, замечает как какие-то двери снова срастаются с полом и стенами, пока очередной хлопок не позволяет им распахнуть одну из них.

Он сразу узнает помещение, хотя и не понимаю, как они могут здесь быть. Это место долгое время являлось ему во снах, пока он думал, как скоро китайцы доберутся до него. Икарус делает пару шагов внутрь, знакомые запахи все больше бьют в нос, он отмахивается от них, не замечает как по всему помещению расходится зеленоватый туман, оседающий на пол. Этот туман рождает фигуры у знакомой стены, Огден сначала позволяет себе ухмыльнуться, когда думает, что хорошо знает, что будет дальше.

- Нет! - это «дальше» заставляет его вскрикнуть, резко притянуть к себе Сольвейг, чтобы задрать ее голову, взглянуть, что на ее шее нет никаких следов, таких же, как у той девушки, которая только что скатилась на пол. Те слова плавленого итальянца застыли в нем, если уж тот нанес ей травму через себя, то, вполне логично ожидать, что перерезанная шея передастся с одной Сольвейг на другую. Но ничего похожего он не видит, только следы крови от раны на щеке, которая, за то время, что они здесь находятся, кажется, успела порядком затянуться.

- Разве можно быть в чьей-то голове? - Огден не слышал о такой магии, но он никогда не слышал и о таких вот искаженным путешествиях во времени. Как будто кто-то заливает в них переработанные воспоминания, но ведь итальянец не был воспоминанием он был всего лишь мертвецом, который сейчас должен лежать где-то под землей. Он и хочет сказать Соль, что ничего такого не сделает, но в этот момент на него обращает внимание другой Икарус, у которого все руки в крови, у которого глаза горят зеленым. Он тащит уже мертвую девушку за ногу, лицо его искажается в злостной улыбке, как у человека, который до крупицы познал все то зло, что он творит и противится ему не намерен.

- Ты ведь этого хочешь, Икарус. Что с тобой? Ты забыл, что из-за нее убили Мэта? Помнишь его? Помнишь, как его мать плакала у тебя на плече и просила вернуть своего мальчика. Ты еще можешь его спасти, - настоящий Огден переводит взгляд на девушку, которую держит ненастоящий, сейчас ее лицо меняется на лицо Мэтта, у которого тоже рана была на шее, хотя и менее ровная. Мэтт хнычет совсем как маленький мальчик, зовет свою маму, тянется руками к Соль, а ненастоящий Огден уже замахивается телом и закидывает его в кучу, которая до этого момента казалось всего лишь очередной тенью. На самом же деле это была куча из тел Сольвейг, каждая из которых была убита по своему. Пока Икарус пытается осознать сказанное ему, мотает головой, потому что ничего подобного не хочет, сцена начинает повторятся, снова пальцы сжимают горло, снова Соль пытается вырваться, только теперь раздается хруст, ее шея надламывается, глаза закатываются, тело оседает на пол, а позже летит в кучу. Стоит только трупу коснуться кучи, и все сначала: нож в сердце, авада кедавра, голова размозженная о стену...

В какой-то момент Огден уже не может выносить этого зрелища, отворачивается, едва сдерживая подступающую тошноту, все это не может быть реальным, но выглядит именно таковым, это как сон, в который искренне веришь, пока находишься в нем. Никакой иной реальности и не существует, пока ты находишься в царстве Морфия. А потом вдруг начинает раздаваться хор, состоящий из одного и того же голоса - голоса Сольвейг. Куча звучит как единый организм, начинает гореть тем самым зеленым огнем.

- Вот что с тобой будет смотри, - ни один рот Сольвейг в этой куче не двигается, звук идет откуда-то из груди, глаза каждой из них смотрят на настоящую Сольвейг, а может даже глубже, потому что внутри них только темнота, вперемешку с зеленым туманом, - Смотри, Сольвейг. Смотри! Ты никому не нужна ни отцу, ни мужу, ни брату. Все будут рады твоей смерти, Огден уже пытался и попытается снова. Ты умрешь как жалкая Миссис Огден, - Икарус хочет все это остановить, перестать видеть как умирает одна за другой Розье, пытается спрятать настоящую волшебницу за своей спиной, но пошевелится не получается, его двойник то появляется рядом с ним, то исчезает, указывая пальцем на его жену. Смеясь над его слабостью, над тем, что Огден не может покончить с той, что тянет его на дно, мешает вести дела, так как нужно, без каких либо оглядок.

ваш пост

Чем ближе был день их свадьбы — чертовой свадьбы, которую оба они не хотели, тем отчетливее Эдит ощущала приближение катастрофы, а в что непогода разразится нешуточная, Эдит не сомневалась. Подготовка к дню Х была в тягость, Эдит больше всего на свете хотелось сказать, что ей совершенно все равно, какое на ней будет платье, какого цвета будут салфетки на столах у многочисленных гостей, как они будут сочетаться с вензелями на приборах — от тысяч мелочей гудела голова, а она и без того страдала мигренями. Но уж что-то, а натягивать на личико улыбку Эдит умела на десять из пяти — а что еще остается? Хочешь жить красиво — умей улыбаться мило! Поэтому Эдит в сотый раз примеряла платье, которое шили специально к этому дню, без возражений выслушивала, кто и с какой целью уже приглашен и еще только будет приглашен на это мероприятие — ох и знал бы кто, чем оно закончится. Сложно было делать вид, что все замечательно, но Эдит старалась.

Утро началось рано, завтракать ей не хотелось — Эдит мутило от предчувствий, к счастью, отсутствие аппетита списали на волнение — ну еще бы, кто же не волнуется в утро собственной свадьбы. К тому же, она уже была не дома — точнее не в том доме, где выросла, привыкла жить и предпочла бы жить дальше. А сегодня этот дом должен был стать и ее домом тоже, только вот Эдит не хотелось здесь не то, чтобы на всю жизнь оставаться — ей вообще не хотелось здесь быть.
Это было странное предчувствие — очень странное, ни на что не похожее, Эдит казалось, что вот сейчас, когда откроются двери, и папа поведет ее навстречу гостям, Алистеру и такому нежеланному замужеству, жизнь остановится. Наверняка остановится, за дверью — дорога на эшафот. Эдит почти трусило, на часах до полдня оставалось всего десять минут, потом восьми, семь — и тут появился эльф, сообщивший, что мистеру Паркинсон срочно должен выйти — всего на минутку. Эдит улыбается папе, а он просит ее подождать и не волноваться — Эдит только кивает. Знал бы он, как она волнуется. Знал бы, почему она так волнуется. Остается всего пять минут, потом четыре — мысли крутятся в голове вихрем, и решение Эдит принимает раньше, чем успевает взвесить все за и против, подумать о последствия, подумать о чем-то вообще. Долгие полминуты, легкое головокружение и тошнота, и Эдит уже стоит посреди своей маленькой обители — магазинчика, ставшей ее отрадой за эти годы.
Эдит, прямо в свадебном платье, усаживается на пол — даже не дойдя до ближайшего кресла, у нее слишком трясутся ноги. Только сейчас она думает о том, на что именно решилась и почему. Все эти «а если он передумает», «а если я не смогу», «а если не получится» не давали ей спать нормально последние несколько недель. Карусели — приятное удовольствие, но только до тех пор, пока не начинает укачивать. Эдит устала бояться, но и сейчас страх никуда не девается.
Что там сейчас происходит? Кто-то что-то уже понял? Ее ищут? Как быстро ее найдут? И, главное — что ей делать теперь? Вопросов у нее много, а ответов нет никаких. Впрочем, нет и сожаления. Они же просили по-хорошему! Они же пытались! Пытались все отменить, пытались привыкнуть друг к другу, пытались! Но ничего не вышло.

Чем ближе был день их свадьбы — чертовой свадьбы, которую оба они не хотели, тем отчетливее Эдит ощущала приближение катастрофы, а в что непогода разразится нешуточная, Эдит не сомневалась. Подготовка к дню Х была в тягость, Эдит больше всего на свете хотелось сказать, что ей совершенно все равно, какое на ней будет платье, какого цвета будут салфетки на столах у многочисленных гостей, как они будут сочетаться с вензелями на приборах — от тысяч мелочей гудела голова, а она и без того страдала мигренями. Но уж что-то, а натягивать на личико улыбку Эдит умела на десять из пяти — а что еще остается? Хочешь жить красиво — умей улыбаться мило! Поэтому Эдит в сотый раз примеряла платье, которое шили специально к этому дню, без возражений выслушивала, кто и с какой целью уже приглашен и еще только будет приглашен на это мероприятие — ох и знал бы кто, чем оно закончится. Сложно было делать вид, что все замечательно, но Эдит старалась.

Утро началось рано, завтракать ей не хотелось — Эдит мутило от предчувствий, к счастью, отсутствие аппетита списали на волнение — ну еще бы, кто же не волнуется в утро собственной свадьбы. К тому же, она уже была не дома — точнее не в том доме, где выросла, привыкла жить и предпочла бы жить дальше. А сегодня этот дом должен был стать и ее домом тоже, только вот Эдит не хотелось здесь не то, чтобы на всю жизнь оставаться — ей вообще не хотелось здесь быть.
Это было странное предчувствие — очень странное, ни на что не похожее, Эдит казалось, что вот сейчас, когда откроются двери, и папа поведет ее навстречу гостям, Алистеру и такому нежеланному замужеству, жизнь остановится. Наверняка остановится, за дверью — дорога на эшафот. Эдит почти трусило, на часах до полдня оставалось всего десять минут, потом восьми, семь — и тут появился эльф, сообщивший, что мистеру Паркинсон срочно должен выйти — всего на минутку. Эдит улыбается папе, а он просит ее подождать и не волноваться — Эдит только кивает. Знал бы он, как она волнуется. Знал бы, почему она так волнуется. Остается всего пять минут, потом четыре — мысли крутятся в голове вихрем, и решение Эдит принимает раньше, чем успевает взвесить все за и против, подумать о последствия, подумать о чем-то вообще. Долгие полминуты, легкое головокружение и тошнота, и Эдит уже стоит посреди своей маленькой обители — магазинчика, ставшей ее отрадой за эти годы.
Эдит, прямо в свадебном платье, усаживается на пол — даже не дойдя до ближайшего кресла, у нее слишком трясутся ноги. Только сейчас она думает о том, на что именно решилась и почему. Все эти «а если он передумает», «а если я не смогу», «а если не получится» не давали ей спать нормально последние несколько недель. Карусели — приятное удовольствие, но только до тех пор, пока не начинает укачивать. Эдит устала бояться, но и сейчас страх никуда не девается.
Что там сейчас происходит? Кто-то что-то уже понял? Ее ищут? Как быстро ее найдут? И, главное — что ей делать теперь? Вопросов у нее много, а ответов нет никаких. Впрочем, нет и сожаления. Они же просили по-хорошему! Они же пытались! Пытались все отменить, пытались привыкнуть друг к другу, пытались! Но ничего не вышло.

Если бы ей пришлось податься в бега, Амира бы улетела. Она любила бегать, но никогда не бегала так же хорошо, как летала — никогда, да и если нужно было выбирать между небом и землей — выбор был очевиден. Каждый раз поднимаясь в воздух Амира испытывала чувство, описать которое в полной мере не смогла бы — так чувствуешь себя, когда возвращаешься в родной дом после долгой разлуки, когда пробуешь на вкус любимое, но давно забытое блюдо, когда встречаешь пропавшего давным-давно друга — так было неизменно каждый раз, когда Амира взмывала в воздух. Всего лишь капельку более ярким были только те секунды, когда она — в составе любимой команды — вылетала на игровое поле. Первые секунды, когда ревут трибуны, когда земля в самом что ни на есть прямом смысле уходит из-под ног, когда мир вокруг перестает существовать и значение имеет только квиддич. Амира играла, не жалея себя, выкладываясь настолько, чтобы никому и никогда не пришло в голову спросить «ну что, вы выиграли»? Правильный вопрос — это только «с каким счетом вы выиграли в этот раз»?
В самый разгар сезона — как сейчас — Амира терялась во времени, забывала отвечать на письма из дома, да и вообще о доме думала едва ли. В эти месяцы (как, впрочем, и в другие) она жила, чтобы летать, а не летала, чтобы жить. Режим, тренировки и матчи были чем-то настолько привычным, что в редкие выходные — а они все же были — Амира порой настолько терялась и не знала, что делать, что просто брала метлу, чтобы снова полетать. В еще более редкие выходные, которые выпадали, например, на праздники — а праздники принято встречать в кругу семьи — Амира чувствовала себя еще более странно. В зеркало на нее смотрела такая похожая девушка, но без спортивной формы Амира себя почти не воспринимала.
И все же и у нее была жизнь за пределами стадионов — иногда добровольно, иногда добровольно-принудительно, иногда просто принудительно, но поле она покидала. Тренировки заканчивались, матчи заканчивались (хорошо бы победой) и Амира обнаруживала, что надо побывать дома, встретиться с подругой, поздравить тетушку — в общем, сделать что-нибудь из того, что обычно и делают на земле. Удивительно, но и этому она научилась приспосабливаться — говорить не только о квиддиче, переживать не только о предстоящих матчах, читать не только спортивные новости. В мире на земле происходило столько всего, о чем ей не хотелось, но приходилось думать; столько всего, чего ей не хотелось, но приходилось бояться — бояться за родных, за друзей, за то, что в этот раз кто-о из ее близких не вернется домой. Единственным спасением от всех этих мыслей становились, конечно, тренировки — Амира оставалась полетать, когда все остальные уже уходили, когда становилось темно и включались искусственные фонари, когда становилось холодно — настолько, что метла делалась скользкой, а от усталости начинало подташнивать. Только тогда она спускалась, шла в душ и стояла под горячей водой так долго, что тонкая кожа покрывалась сыпью. Но потом наступало утро, новый день и новые тренировки. Амира снова летала и снова выкладывалась так, словно в последний раз. А разве не мог он стать последним? В конце концов, в этом чертовом мире — на земле — происходило столько всего! Кто сказал, что очередной невернувшейся не станет завтра она? Больше, чем потерять небо, Амира боялась только потерять близких. И если с последним она ничего не могла сделать, то бороться со страхом потерять небо она могла только так.
На сегодня тренировка закончилась, на улице сплошной стеной шел дождь, и сейчас Амира, даже не высушив мантию и волосы, забившиеся от влажности мелкими кудрями, сидела в полупустой уже раздевалке.

- Возможно, Трансфигурация тяжелая, - Кора достает из сумки пустую бутылку и взмахом палочки наполняет ее водой, потом делает пару глотков. - Зельями и травологией проще. Явно найдется тот, кто тут же начал бы спорить. Но трансфигурация и правда давалась МакДугал тяжко. Девушка поджимает ноги, садясь в позу лотоса.

- Ну как тебе сказать, - Кора чуть смеется, - говорить можно, дерьмо подбирать ну такое. С точки зрения теории все это очень интересно, величественные и могущественные создания и все такое. Но не то чтобы за пределами книг я мечтала проводить с ними каждый день. Драконы вводили ее в восторг в книгах, а вот вне она как-то не могла представить себя драконологом.

- Свобода, говоришь, - у нее она была всегда, может поэтому она ее не слишком ценила. - Предполагаю кузену промывают мозги больше чем мне, но я и не наследница. Девушка пожимает плечами, ее это не слишком волновало. Бабушку с дедушкой и семью дяди она периодически посещала, они явно не питали к ней плохих чувств, иначе Кора заметила бы, но все же при этом и в жизнь ее и матери не очень то и лезли. - Если у тебя есть собственное мнение, то это хотя бы приемлемо. Большинство не может подпитать свою неприязнь чем-то большим чем "ну это плохо", "ну вот меня так учили".

Какое бы мнение Эван там не скрывал, Кора считала, что если это его мнение, то он имеет на него право, как и она на свое. Она в принципе не питала ни к кому неприязни. Но жить на стыке двух миров оказалось сложно.
- На стыке, если честно не очень. Это, как будто, ты ни туда ни сюда не подходишь, но у меня ситуация попроще. Сложно было, когда мама совсем ничего не понимала в жизни самой Коры, а бабушка не была настолько близкой, чтобы что-то обсудить с ней. В общем, у нее оставались лишь Теодор и Эммелин, которым можно было выдать все свои проблемы. Правда, они оба не обладали богатым жизненным опытом, которым могли поделиться старшие.

- Вообще знаешь, что любопытно. Магглородденных как-то без особых вариантов забирают в Хогвартс. Ну вот, а если ему нахрен не сдалась эта магия, зачем ему тратить тут время? Кора задумалась о тех, кому знания в зельеварении совсем в жизни не помогут, если они хотят жить с простыми людьми.

В комнате становится немного жарко, Кора закатывает рукава и на одну пуговицу расстегивает рубашку, а после  снова пьет немного воды.
- Будешь?

— Не совсем. Но с каждым зверем можно договориться. Если мой волк почувствует опасность, я не буду в состоянии его остановить. Но, например, на членов стаи он нападать не будет, даже больше скорее он попытается их защитить. Оборотни по иерархии близки к обычным волкам. Волки одиночки умирают намного чаще, чем волки в стае.

Фенрир объясняет спокойно, для него это в новинку, ведь обычно мало кто интересуется. Для волшебников они опасные твари, кто-то обзывает псинами, но все это его не цепляет. Он, кажется, родился под такой звездой, что всем был неугоден, и когда был человеком, и когда стал волком.

— Тебе, наверное, стоит понять обычные волки тоже, скорее всего, загрызут человека. Почему? Защита? Голод? Страх? Все вышеперечисленное, но стах это один из самых важных факторов. Они хищники по натуре, у оборотней тоже самое. Только если жить в гармонии с внутренним зверем выстраивается уважение. И есть определенная вероятность, что он не загрызет, например, ребенка, если его человеку это не понравится. Но это все, естественно очень переменчиво, а многие не уживаются с внутренним волком до самой смерти.

Грейбэк знает, что его волк уважение любит. Да и Фенрира всегда учили, что природа сильнее, и уважать то, что она дает обязательно. Лестные духи, как и звери не чтят глупцов и невеж.

— У меня можно так сказать исключительный случай. Я укус просил сознательно. Да и вырос я в горах, волки были чем-то вроде соседей, я никогда не испытывал к ним страха. По мне лучше не считать статистику. Контроль, конечно, дело не слишком точное. Да, уважение, гармония. Все это помогало, но гарантии Ферир на 100% дать не мог.

— Мясо есть мясо. Преференции у каждого свои, не сказать, что есть тенденция. Я люблю оленятину куда больше человечины, чтобы там не писали газеты.  Фенрир пожимает плечами и наблюдает за тем, как колдомедик набирает кровь. Все до банальности просто, а вопрос о самочувствии забавляет, но оборотень решает не шутить.  — Все в порядке.

Приводить его в стаю Грейбэк не станет. А далеко не все волки заходят встречаться с каким-то колдомедиком. Тем более многие из них не стоят на учете в дурацком Бюро Охотников, что опять же осложнит ситуацию. Никто не хочет лишний раз светиться.
— Лучше это сделаю я, и все тебе пришлю. А по поводу полнолуния... Я конечно ничего гарантировать не могу на 100%, но волк угрозы в тебе не видит, на крайний случай можешь влезть на крышу или наблюдать с воздуха на метле.

ваш пост

Кора слышала их перепалки и ей от этого было... А никак ей не было. Девушка плевала на это с большой колокольни. Если Эван был пожирателем, то... Х-м-м, сейчас ей вряд ли было что сказать. Она была из тех, кто считал, что если увы так случилось, то вряд ли бы случилось по другому. Кора не знала, почему Феллс так уверена в том, что Эван это вся злость этого мира. Кора слышала что-то про нападение на Мэри, об этом шептались по всему Хогвартсу, но у нее отсутствовал этот гриффиндорский запал, что за друзей и в огонь и в воду, и помереть раньше. Наверное, это слишком прагматично. Коралайн улыбается сама себе. Она была слизеринкой во всех пониманиях этого слова. Да, вероятно, не идеальной из-за крови, но у нее в голове те же ценности, та же абициозность, хитрость, находчивость. Они дружили по другому, но дружили крепко. Макдугал все думала, что было бы неплохо сейчас скрутить те листья Мандрагоры, как тогда они с кузеном делали в Хогвартсе. Кора утопает в своих мыслях, вспоминает детство, каких-то маггловских детей. С ними она далеко не всегда уживалась. Девушка трет шею. Ей странно находиться на этом стыке миров. Один, который как будто вовсе не ее. Она знала парочку магглорожденных, они входили в каждый из миров, как будто к себе домой. Коре же в доме матери было не по себе, разговоры с ней были отстранёнными. Они обе были отстраненными, вероятно, все, что их объединяло это отец. И все же от ее смерти она ощущала боль. Возможно так было лучше? Хотя бы быстро, но... Или может сейчас она с отцом. Кора на деле так не думала, не слишком верила ни в маггловский концепт потустороннего мира, ни в магический.

Девушка пропускает сквозь слова подруги. Хотя она не уверена, что они подруги... Раньше точно были, а после жизнь развела в разные стороны. Кора трет шею, соображая, что ее спросили: - А, да, как хочешь... Ее перебивает стук в окно. Сова уже вернулась назад с запиской и небольшим свертком.

"Прими мои соболезнования. По три капли в день, не стоит усердствовать.
Заходи на чай, Кевин."

Кора откладывает бумагу, берет в шкафчике ложку и выпивает ровно три капли. По телу разливается приятное чувство спокойствия. Теперь она уже не зритель на фоне, она ощущала все вокруг, просто сердце стало каменным. Смерть матери теперь, по правде, отдавалась болью в груди. Не было чувства вины, или обиды. Не было просто ничего ей было все равно. Она возвращается беззвучно наблюдая за руганью своей подруги и парня. Интересно, что даже сейчас удержаться не могут? Кора взмахивает палочкой, открывая входную дверь.

- Давайте так, либо мы сидим втроем без перебранок, либо кто-то идет на выход. Поскольку дом мой, я никуда не собираюсь. У меня и так до сих пор шумит в голове, - девушка говорит ровно, спокойно. Ее ничего не волнует. Зелье работает отлично, ей нужно будет поблагодарить Кевина, за столь быстрый заказ.

✦ имя - на ваш выбор, возраст за 40 не чистокровный, что-то легальное (обсудим), ММ или нейтрал, ОФ - обсуждаемо, ПС - нет У каждой проститутки есть своя печальная история о том, как она стала проституткой. Ты не проститутка (хотя, если очень хочется, то кто я такая, чтобы тебе запрещать), но печальная история есть и у тебя. О том, как ты попал в Азкабан (совершил попытку ограбления какого-нибудь чистокровного ублюдка, потому что твоему сыну нужны были деньги на лечение? не знаю, придумай сам, что тебе интересно). Там-то мы с тобой и встретились. Ты был заключенным, а я — стражником, который следил за тем, чтобы такие, как ты, не сбежали. И не сошли с ума. Потому что методы, применяемые в этом заведении, кажутся избыточными даже мне. Я увидела в тебе кого-то большего, чем просто преступника с номером, вышитым на робе. А ты увидел во мне кого-то большего, чем просто вертухая, давным-давно растерявшего остатки человечности. Поэтому я ходатайствовала о твоем досрочном за «хорошее поведение», поэтому я помогла тебе найти легальную работу после твоего выхода на свободу (будешь разнорабочим в лавке моего старшего брата), а еще помогла вернуть сына из приюта, видя, что ты действительно все осознал и изменился. С тех пор ты считаешь себя обязанным, а я говорю, что ты мне ничего не должен. Ведь ты помог мне остаться человеком так же, как и я тебе. Мы — квиты. А еще мы — друзья. Приходи, в общем, надумаем чего еще, чтобы обрасти деталями. ✦ дополнительно Пишу от 3-го лица, использую птицу-тройку, размер постов 4-5к в среднем. От тебя ничего не требую, кроме грамотности и адекватного восприятия реальности. Готова крутить/вертеть разные сюжетные линии, без игры не оставлю, но и к себе привязывать не стану - захочешь мутить романтическую линию с кем-то - пожалуйста, захочешь играть что-то про неразделенную любовь - есть варианты неких отношений в прошлом, можно обсудить. Вообще обсудить можно, что угодно, так что просто приходи, разберемся на месте.

Пост для примера игры

Мать не смотрит на нее. Не говорит ни слова. Будто это она, Генри, виновата в смерти Тобиаса. Словно не справилась с задачей, возложенной на ее плечи старшей сестры, не уберегла, упустила. Генри вздыхает тяжело, но отходит от женщины, так и не произнеся ни слова, не желая причинять той еще больше боли одним только своим видом. Нестерпимо хочется курить, руки привычным движением ищут пачку табака и трубку в карманах пальто, но не находят, хотя Генри уверена, что и табак, и трубка должны быть там. Ее отвлекает хмурый взгляд старшего брата - Найджел сосредоточен, как никогда. Он всегда был серьезным малым, Генри помнит его именно таким, и, хотя они общались к этому моменту долгие годы, она с легкостью узнает и эту галочку меж сведенных к переносице бровей, и пронзительный взгляд темно-зеленых глаз. Где-то в районе сердца разливается чернильное нефтяное пятно из тоски и сожалений. Генри поджигает его и направляется прямо к брату - гореть так гореть.

- Здравствуй, - она не знает, что еще может сказать, да и этой приветствие дается ей нелегко, словно слово состоит не из букв, а из цветков репейника, цепляющихся за горло своими колючками.

- Не думал, что ты приедешь, - Найджел не настроен на милосердие и Генри подбирается, как офицер перед выше стоящим начальством, понимая, что у нее не будет возможности расслабиться.

- Разве я могла пропустить?

- Ну да, кому-то нужно было умереть, чтобы ты навестила семью, - голос Найджела наждачной бумагой проходится по сердцу Генри, это все ложь, что ее у него нет, пускай многие и думают именно так.

- Пойду найду отца, - она могла бы ответить колко и остро, чтобы ранить так же, как слова брата ранили ее, но она никогда бы не стала.

Она знает, что ему больно. Она знает, что Тобиас для Найджела был по-настоящему родным и близким. А еще она знает, что горе делает нас жестокими. А потому предпочитает ретироваться, чем отвечать ударом на ударом. Она находит отца на крыльце. Тот, словно постарел лет на десять  со дня их встречи, что была всего месяц назад. Отец оставался единственным членом семьи, с кем Генри поддерживала общение. Его лицо осунулось, а глаза были пустыми. Он, будто даже не сразу узнал ее. Но слегка встрепенулся, когда понял, кто перед ним.

- А, Генриэтта, - он был едва ли не единственным, кто звал ее полным именем и потому оно звучало для нее по-особенному, - ты приехала, - то, что всех удивлял этот факт, должно было бы задевать Генри, в конце концов, не настолько она паршивый человек, чтобы проигнорировать похороны родного брата, но она не обращала внимание - Генри привыкла к тому, что все думали о ней хуже, чем следовало - порой это было даже полезно, - ты виделась с матерью? Она скучает по тебе.

- Да, папа, - упоминать о том, что встреча вышла безмолвной, не имело смысла, - давай я набью тебе трубку по новой, - курить трубку она начала, насмотревшись на отца, это делало ее будто бы ближе к нему, несмотря на те стены, что она сама же и воздвигла меж ними.

Привычными движениями она вычистила старый табак, истлевший в пепел, наполнила деревянную емкость новым и подожгла его, раскурив. Передав отцу трубку, проделала то же и со своей. Мужчина поглядел на дочь взглядом, полным гордости и грусти одновременно.

- Совсем взрослая стала, а Тоби... такой юный в этом своему гробу, знаешь, как будто спит, - в горле у Генри появился комок, который было ни выплюнуть, ни проглотить, живот скрутило, так что следующие несколько минут они с отцом курили в тишине, а после... она провела отца внутрь церкви и усадила на скамью рядом с матерью.

Сама села вдалеке, там, где на нее обращали меньше внимания. Все знали, что она - внебрачная дочь Октавиуса и какой-то неизвестной женщины. А потому все считали ее немного чужой для этой семьи. И только единицы знали, что, на самом деле, она этой семье была вовсе никем. Но это не отменяло того факта, что каждого из них она любила. По-своему, да. Но любила. И потому те, кто лишили ее младшего брата, поплатятся за это. Уж она это устроит.

***

Ее план был прост, как швейцарские часы - найти и покарать тех, кто убил Тоби. Это был ее долг, как сестры, так и дочери. Тем более, что Департамент отказался инициировать дополнительное расследование, сославшись на то, что парень действовал во внеслужебное время и от своего лица. Значка при нем не было. А, значит, и расследовать его дело будут, как убийство гражданского. Генри не принимала такого решения. Ей казалось, что ДОМП должен был бросить все свои силы на расследование убийства своего стажера. Пусть даже глупого стажера, как будто они вообще бывали умными... Но ДОМП этого делать не собирался. У него была позиция и он планировал ее придерживаться. Что ж, Генри в таком случае собиралась придерживаться своего плана. И ей это неплохо удавалось.

Выследить группу контрабандистов, на которых вышел ее брат, не составило большого труда. Уж если с этим делом справился стажер аврората, она - лейтенант хит-визардов, справится и подавно. И, как только она это сделала, ей хотелось отыскать их в тот же день и прикончить, не ожидая более ни минуты. Но она не дослужилась бы до своего звания и не прожила бы до своего возраста, если бы позволяла своим желаниям управлять собой. Нет, это дело требовало подготовки, ведь она не могла никого привлечь к нему и должна была действовать в одиночку. А это непростая задача даже для нее. Но сегодня... сегодня этот вечер настал и Генри, посмотрев в зеркало, что висело у двери в гостиной, вышла на улицу и трансгрессировала на улицы Лондона. 

Мужской голос и тень, отделившаяся от стены переулка, заставляют ее остановиться и отточенным движением выхватить палочку. Мужчина выходит на свет и она узнает в нем Генри. Долбанного. Крауча. Нет. Только не он. Только не ее лучший друг. Но только он здесь и мог оказаться. Генри грязно ругается. Она хотела бы врезать ему покрепче, потому что знает, что спорить бесполезно - если он появился, он действительно пойдет с ней и ничто уже его не остановит. Но рисковать его жизнью - меньшее, чего она хотела бы... и все-таки лишь ему она могла доверять настолько, чтобы отправиться дальше бок о бок.

- Я бы его убила, - отвечает она на первый их его вопросов, - могла и тебя, кстати, драккл тебя подери, - она злится и даже не думает этого скрывать, а еще нервничает, потому что по венам течет адреналин, который требует выхода, - ты не понимаешь, во что ввязываешься, - она мотает головой, понимая, что ее увещевания все равно не увенчаются успехом, - я не арестовывать их иду, Генри, не грозить правосудием, - она идет их убивать, нарушать закон, она может попасть за это в Азкабан, скорее всего, даже попадет, она знает об этом и она готова, потому что у нее нет другого выбора - Тоби был ее братом, но для Генри он был никем, - не ломай свою жизнь.

Она просыпается в пустой кровати вот уже несколько дней, вскакивает посреди ночи, ощупывает подушку рядом с собой. Пусто. Особенно эта пустота бьет по ней в минуты, когда туман позволяет ей сделать передышку и оставляет лазейку для разума, который проклевывается сквозь закостеневшую скорлупу. Сольвейг выбирается из туманных объятий с трудом, успевает выхватить толику воздуха, пока ее не окутает снова, заставляя видеть то, чего нет. Иногда ей кажется, что Икарус является посреди ночи, кричит на нее, а она жмется спиной к стене и отрицательно качает головой, рыдает, пока туман играючи не рассеивает иллюзию, оставляя ее с реальностью. Соль уже давно путается в правде и в вымысле, для нее все уже едино, поэтому, сидя за обеденным столом рядом с Магнусом, она спокойным голосом переспрашивает у него, точно ли в ее тарелке сейчас бегает крыса или ей кажется.
Она постоянно ощущает себя ничтожной, такой жалкой и бесполезной, что старается не выходить из своей комнаты, позволяя себе оборотнем выть время от времени. Не так давно она хотела показать брату, что способна быть ему ровней, а сейчас она не может попасть вилкой по куску мяса, лежащему на тарелке. Она сжимает губы в плотную нить, когда в очередной раз вилка неприятно скользит по поверхности тарелки, она не поднимает взгляд в этот момент, боясь увидеть на лице брата то, что будет напоминать разочарование. Он ведь тоже может считать ее жалкой, от этой мысли сводит скулы, поэтому Соль отодвигает от себя тарелку, заявляя, что она не голодна, а сама гипнотизирует еду взглядом, пока вновь не запирается в своей комнате. Ей все еще хочется казаться перед братом сильной, но это становится проблематичным, когда он в очередной раз застает ее над рыданиями на полу в гостиной, Сольвейг тыльной стороной ладони вытирает подступившие слезы, размазывая по лицу и кровь со своего запястья. Она тихо, почти неслышно говорит Магнусу, что ей вновь не удалось выгнать из себя туман, хотя она была так близка. В доказательство этого, Соль показывает брату раскуроченное запястье, объясняя, что она почти что его достала, пока не стало нестерпимо больно, из-за чего слезы будто бы полились сами. Она пытается отыскать в Магнусе понимание, она же еще не совсем безумна, он точно должен ее понять.

Сольвейг забегает в первую попавшуюся ей на глаза комнату, хлопает дверью платяного шкафа, упрятывая саму себя за аккуратно развешенной мужской одеждой. Соль прикрывает уши ладонями, чтобы стало тише. С самого утра голоса раздирают ее, она пробовала перекричать их, но ничего не выходит, те только смеются над ней, создавая какофонию в голове, от которой не скрыться. В шкафу тише, они будто все остались за дверью, поэтому Соль жадно хватает воздух, а вместе с ним тишину. Обычно Икарусу удавалось контролировать ее попытки перемещения по поместью Розье, теперь же, оставшись одна, она пряталась в спальне своего старшего брата, будто здесь можно найти так необходимое ей убежище от того, что с ней творится. Это кажется несправедливым, если бы не этот брак, все было бы иначе. Он разрушает ее, пускает свой яд под кожу, распускаясь ядовитым цветком, а от него уже не скрыться, не спрятаться, как и от последствий. Соль лишь сильнее зажимает уши руками, жмурится, будто от этого звучи в голове точно станут тише, скроются где-нибудь в соседней комнате, наконец-то оставив ее в покое. Сейчас уже создает впечатление, что для нее обычной жизни и не было, что она сплошь связана с туманом и тем, что он делает с ней, поймав в свои невидимые сети, из которых только и выходит, что биться рыбой да воздух хватать, пока его окончательно не перекрыли.

Дело, кажется, весьма интересным, что лишь подогревает интерес Арчера к выигрышной стратегии. Он, конечно же, вел и нудные дела, но когда в деле был какой-то драйв это давало ему еще один нужный толчок. Он делает заметки в своем блокноте, а так же рисует небольшую карту действующих персонажей: какой-то работник - стажер - мисс Огден, здесь было хорошо то, что его приняли на стажировку, а значит он прошел все проверки отдела. Да, портальное отделение не аврорат, но все же во всех отделах министерства достаточно тщательная проверка кадров. Исключение одно - кумовство. Арчер пишет на полях "с улицы или чей-то родственник?".

- Скажите, мисс Огден, а вы доложили своему начальству об этой ситуации, или же вы ничего не говорили, а сейчас это всплыло? Это тоже было немаловажным, ведь так она тоже могла себя защитить. Арчер делает очередную заметку на полях, и ставит плюсик после ответа девушки. Ситуация была не идеальной, но мисс Огден была достаточно защищена. - Отлично, мисс Огден, я могу вам сказать, что думаю увольнения и наказания за халатность нам удастся избежать. Здесь очень много факторов, которые были не в вашей власти, а делать хорошего работника, а тем более даму козлом отпущения для вашего отдела будет низко, да и если будет нужно историю всегда можно подать так, чтобы ваше начальство выглядело плохо. Вы, как вы мне сказали, сразу доложили о случившемся, что наоборот говорит о вашем профессионализме, ведь вы могли попытаться замять и исправить ситуацию в одиночестве. То, что вы были вынуждены оставить стажера работать в одиночку не говорит о халатности, это происходит во всех отделах, и никто в это время не думает, что стажеры что-то украдут. Вы говорите, что он уже с кем-то работал, то есть вам передали а) человека принятого на работу в Министерство Магии, то есть он прошел проверку при принятии на работу в отдел, и его посчитали достойным кандидатом; б) он проработал в отделе некоторое время, и его предыдущий куратор не указал никаких проблем. Сколько к слову он уже проходит стажировку в отделе?

Арчер делает несколько глотков кофе и дописывает некоторые данные в свой блокнот.
- Вам завтра нужно быть собранной, выглядеть обеспокоенной, именно обеспокоенной, но не взволнованной, ведь вы обеспокоены ситуацией с порталами, и хотите, чтобы стажера нашли, а так же уменьшить количество пострадавших до возможного минимума. Выкладывайте факты ровно, и подчеркивайте нужные слова. В вашем случае это: его принятие на работу, отсутствие жалоб у его первого куратора, большой наплыв работы, который требовал внимания и всех возможных рук. Не стоит упоминать, что только ибо вы его спугнули, формулы украдены не были. Это лишний повод вывернуть так, что из-за вашей халатности чуть не украли формулы. Если у вас спросят были ли украдены формулы продержитесь просто ответа в формате "да/нет". 

Мужчина делает небольшую паузу, и достает из ящика стола небольшую коробочку. В ней хранились артефакты, которые позволяли ему слышать о чем говорится на среднем расстоянии. Для этого он однако должен быть в министерстве, благо там у него тоже есть офис.
- Мисс Огден, здесь некоторые артефакты для связи, вы можете выбрать любой, который вам больше подходит, - он открывает коробочку, где были только женские версии в виде колец, браслетов, брошек и кулонов. - Они не подлежат трансфигурации, увы, я буду слышать ваш разговор с аврорами через него. Он передает ей так же небольшой мешочек. - Конечно же, я не буду подслушивать ваши личные разговоры, он не работает если положить его в этот специальный пакетик. Мужчина записывает, что именно подобрала дама и убирает остальное в стол. - В котором часу у вас назначено в аврорате?

Миллисента обожала Илу. Обожала издалека: она смотрела на неё, как десятилетние девочки смотрят на куклу Барби за плотным, блестящим пластиком коробки на полке магазина игрушек. Отчасти лишь благодаря настойчивым причитаниям сестры Билли согласилась встретиться с Илэрией Гринграсс, по странным причинам обратившейся не в соответствующий департамент Министерства Магии, а к девочке, чье имя, как до сих пор считала (и, вероятно, ошибочно) Билли, даже не знает. Миллисента, не иначе как, рассчитывала клещом уцепиться за старшей сестрой, однако у выпускных экзаменов имелись на неё другие планы. И вот теперь Билли стояла на пороге дома её идола, неловко стягивая лямку рюкзака, в то время как Милли писала эссе по Истории Магии, с досады грызя кончик школьного пера.

Тёмного дерева дверь семейного поместья Гринграссов слепо смотрела на гостью широким, но в то же время изящным кольцом. Присмотревшись, можно было обнаружить, что дверное кольцо образует собой спящую, свернутую змею. Билли натянула лямку рюкзака и обернулась назад. От беломраморного порога ковром раскинулась широкая дорога, прорезавшая себе путь от ворот до поместья сквозь густую зелень аккуратно стриженных кустов и газона. Немного левее находился парк, а, возможно, даже открытая часть оранжереи, как будто высаженных вдоль троп роз было не достаточно. Даже воздух здесь ощущался дорогим, не меньше пяти фунтов за вздох.
Двор поместья оставался спокойным и тихим. Билли даже засомневалась на мгновение, действительно ли её ждали, но фамильный герб на бумаге чётко указывал, откуда было отправлено письмо. Шумно вздохнув, Уоррен вернулась к двери, врезанной в благородный, белый камень, однако едва поднесла руку к дверному кольцу, как оно зашевелилось. Змейка ожила, скрутилась и юркнула в круглое отверстие для кольца, а затем с тихим щелчком дверь отворилась сама, приглашая войти.

“Магглорожденный лев добровольно входит в логово чистокровной змеи - начинаю понимать, почему Шляпа отправила меня на Гриффиндор”, - с невеселыми, саркастичными мыслями Билли переступила порог, и дверь так же мягко затворилась. Вопреки ожиданиям подслеповатого дневного полумрака, холл поместья сиял белизной и светом. Тяжелые шторы обрамляли широкие, огромные окна, сквозь которые пробивалось летнее солнце, и оно же отражалось от дочиста натертых полов. Величественная лепнина причудливо сплеталась с искусной резьбой и декоративными украшениями и вдоль стен, и в предметах мебели, однако всего было в меру - архитектурный ансамбль не вызывал раздражения отсутствием стиля. В глубине холла находился величественный камин с зевом почти в человеческий рост, а сбоку расстилалась ведущая на второй этаж лестница. Повсюду висели сейчас погасшие подсвечники, стояли торшеры и небольшой ряд гостевых стульев с мягкими подушечками на них. Ненавязчиво пахло свежими яблоками и жасмином. Другими словами, этот домик для Барби совсем не выглядел так, будто в нем убивали магглорожденных! Напряжение в плечах заметно ослабло. Билли медленно прошлась вдоль коридора, рассматривая развешенные картины и элегантные узоры обоев и остановилась около стульев для гостей, раздумывая, стоит ли ей присесть в ожидании или лучше позвать кого-нибудь.
Неожиданно за спиной раздался громкий хлопок. Билли резко обернулась, инстинктивно вытаскивая волшебную палочку из кармана легкой, летней курточки.
- Госпожа Илэрия спустится с минуты на минуту, пожалуйста, ожидайте.
Маленький, едва достающий до середины бедра, сморщенный человечек в затянутой тунике из наволочки (такой же расписанной, как и стены), глубоко поклонился, тряся своими хлопающими, слоновьими ушами. Домовой эльф даже не взглянул на гостью, а только щелкнул пальцами и исчез с новым хлопком.
- Го-осподи, - пробормотала Билли, пытаясь попасть палочкой обратно в карман.