Теперь его же оружие оборачивается против них, как иронично, такой вот иронии в его жизни в последнее время слишком много. Эта ирония стекает по щеке Соль, окрашивает ее одежду, он прилагает усилия, чтобы подтянуть стекло на себя, но его крепко держат за руку. В месте соприкосновения жжет, будто сам огонь пляшет на коже, там выступают волдыри, уже начиная лопаться, пока Икарус с ужасом наблюдает как щека девушки расходится под неизбежностью остроты стекла. Слова, растекающегося существа, заставляют его пятится еще сильнее, пока Сольвейг, наконец не отталкивает того от них, видимо, совершенно не думая о последствиях. Огден не понимает как работает эта их связь, почему чудище горит, а девушка нет, при том, что стекло оказывает на них примерно одинаковый эффект, может в нем все дело.

Но приходится отступать как можно скорее, никаких лишних мыслей, только те, которые могут помочь отсюда выбраться, знать бы еще откуда. Ведь на дом это походит все меньше, по крайне мере внутри, Огден никогда не видел в домах таких бесконечных коридоров, этот коридор простирался на много километров, так что глаза уже не были способны разглядеть есть ли там вообще максимальная точка, или это все какая-то замкнутая цепь, пожирающая себя. Огонь полностью пожирает его мантию, которую приходится сбросить, но сбрасывать уже и нечего, та оседает пеплом на деревянный пол, стоит ему только коснуться. Он оглядывает девушку, думая, что той должно достаться больше, если на ней и мантии даже не было, но все выглядит примерно также, как до того как они зашли в дверь, которая теперь потерялась в сотне других, только жар еще обдает спины, будто для огня здесь время двигается медленне, чем для людей. Икарус вертит головой, пытаясь понять, откуда они вышли, замечает как какие-то двери снова срастаются с полом и стенами, пока очередной хлопок не позволяет им распахнуть одну из них.

Он сразу узнает помещение, хотя и не понимаю, как они могут здесь быть. Это место долгое время являлось ему во снах, пока он думал, как скоро китайцы доберутся до него. Икарус делает пару шагов внутрь, знакомые запахи все больше бьют в нос, он отмахивается от них, не замечает как по всему помещению расходится зеленоватый туман, оседающий на пол. Этот туман рождает фигуры у знакомой стены, Огден сначала позволяет себе ухмыльнуться, когда думает, что хорошо знает, что будет дальше.

- Нет! - это «дальше» заставляет его вскрикнуть, резко притянуть к себе Сольвейг, чтобы задрать ее голову, взглянуть, что на ее шее нет никаких следов, таких же, как у той девушки, которая только что скатилась на пол. Те слова плавленого итальянца застыли в нем, если уж тот нанес ей травму через себя, то, вполне логично ожидать, что перерезанная шея передастся с одной Сольвейг на другую. Но ничего похожего он не видит, только следы крови от раны на щеке, которая, за то время, что они здесь находятся, кажется, успела порядком затянуться.

- Разве можно быть в чьей-то голове? - Огден не слышал о такой магии, но он никогда не слышал и о таких вот искаженным путешествиях во времени. Как будто кто-то заливает в них переработанные воспоминания, но ведь итальянец не был воспоминанием он был всего лишь мертвецом, который сейчас должен лежать где-то под землей. Он и хочет сказать Соль, что ничего такого не сделает, но в этот момент на него обращает внимание другой Икарус, у которого все руки в крови, у которого глаза горят зеленым. Он тащит уже мертвую девушку за ногу, лицо его искажается в злостной улыбке, как у человека, который до крупицы познал все то зло, что он творит и противится ему не намерен.

- Ты ведь этого хочешь, Икарус. Что с тобой? Ты забыл, что из-за нее убили Мэта? Помнишь его? Помнишь, как его мать плакала у тебя на плече и просила вернуть своего мальчика. Ты еще можешь его спасти, - настоящий Огден переводит взгляд на девушку, которую держит ненастоящий, сейчас ее лицо меняется на лицо Мэтта, у которого тоже рана была на шее, хотя и менее ровная. Мэтт хнычет совсем как маленький мальчик, зовет свою маму, тянется руками к Соль, а ненастоящий Огден уже замахивается телом и закидывает его в кучу, которая до этого момента казалось всего лишь очередной тенью. На самом же деле это была куча из тел Сольвейг, каждая из которых была убита по своему. Пока Икарус пытается осознать сказанное ему, мотает головой, потому что ничего подобного не хочет, сцена начинает повторятся, снова пальцы сжимают горло, снова Соль пытается вырваться, только теперь раздается хруст, ее шея надламывается, глаза закатываются, тело оседает на пол, а позже летит в кучу. Стоит только трупу коснуться кучи, и все сначала: нож в сердце, авада кедавра, голова размозженная о стену...

В какой-то момент Огден уже не может выносить этого зрелища, отворачивается, едва сдерживая подступающую тошноту, все это не может быть реальным, но выглядит именно таковым, это как сон, в который искренне веришь, пока находишься в нем. Никакой иной реальности и не существует, пока ты находишься в царстве Морфия. А потом вдруг начинает раздаваться хор, состоящий из одного и того же голоса - голоса Сольвейг. Куча звучит как единый организм, начинает гореть тем самым зеленым огнем.

- Вот что с тобой будет смотри, - ни один рот Сольвейг в этой куче не двигается, звук идет откуда-то из груди, глаза каждой из них смотрят на настоящую Сольвейг, а может даже глубже, потому что внутри них только темнота, вперемешку с зеленым туманом, - Смотри, Сольвейг. Смотри! Ты никому не нужна ни отцу, ни мужу, ни брату. Все будут рады твоей смерти, Огден уже пытался и попытается снова. Ты умрешь как жалкая Миссис Огден, - Икарус хочет все это остановить, перестать видеть как умирает одна за другой Розье, пытается спрятать настоящую волшебницу за своей спиной, но пошевелится не получается, его двойник то появляется рядом с ним, то исчезает, указывая пальцем на его жену. Смеясь над его слабостью, над тем, что Огден не может покончить с той, что тянет его на дно, мешает вести дела, так как нужно, без каких либо оглядок.

Она просыпается в пустой кровати вот уже несколько дней, вскакивает посреди ночи, ощупывает подушку рядом с собой. Пусто. Особенно эта пустота бьет по ней в минуты, когда туман позволяет ей сделать передышку и оставляет лазейку для разума, который проклевывается сквозь закостеневшую скорлупу. Сольвейг выбирается из туманных объятий с трудом, успевает выхватить толику воздуха, пока ее не окутает снова, заставляя видеть то, чего нет. Иногда ей кажется, что Икарус является посреди ночи, кричит на нее, а она жмется спиной к стене и отрицательно качает головой, рыдает, пока туман играючи не рассеивает иллюзию, оставляя ее с реальностью. Соль уже давно путается в правде и в вымысле, для нее все уже едино, поэтому, сидя за обеденным столом рядом с Магнусом, она спокойным голосом переспрашивает у него, точно ли в ее тарелке сейчас бегает крыса или ей кажется.
Она постоянно ощущает себя ничтожной, такой жалкой и бесполезной, что старается не выходить из своей комнаты, позволяя себе оборотнем выть время от времени. Не так давно она хотела показать брату, что способна быть ему ровней, а сейчас она не может попасть вилкой по куску мяса, лежащему на тарелке. Она сжимает губы в плотную нить, когда в очередной раз вилка неприятно скользит по поверхности тарелки, она не поднимает взгляд в этот момент, боясь увидеть на лице брата то, что будет напоминать разочарование. Он ведь тоже может считать ее жалкой, от этой мысли сводит скулы, поэтому Соль отодвигает от себя тарелку, заявляя, что она не голодна, а сама гипнотизирует еду взглядом, пока вновь не запирается в своей комнате. Ей все еще хочется казаться перед братом сильной, но это становится проблематичным, когда он в очередной раз застает ее над рыданиями на полу в гостиной, Сольвейг тыльной стороной ладони вытирает подступившие слезы, размазывая по лицу и кровь со своего запястья. Она тихо, почти неслышно говорит Магнусу, что ей вновь не удалось выгнать из себя туман, хотя она была так близка. В доказательство этого, Соль показывает брату раскуроченное запястье, объясняя, что она почти что его достала, пока не стало нестерпимо больно, из-за чего слезы будто бы полились сами. Она пытается отыскать в Магнусе понимание, она же еще не совсем безумна, он точно должен ее понять.

Сольвейг забегает в первую попавшуюся ей на глаза комнату, хлопает дверью платяного шкафа, упрятывая саму себя за аккуратно развешенной мужской одеждой. Соль прикрывает уши ладонями, чтобы стало тише. С самого утра голоса раздирают ее, она пробовала перекричать их, но ничего не выходит, те только смеются над ней, создавая какофонию в голове, от которой не скрыться. В шкафу тише, они будто все остались за дверью, поэтому Соль жадно хватает воздух, а вместе с ним тишину. Обычно Икарусу удавалось контролировать ее попытки перемещения по поместью Розье, теперь же, оставшись одна, она пряталась в спальне своего старшего брата, будто здесь можно найти так необходимое ей убежище от того, что с ней творится. Это кажется несправедливым, если бы не этот брак, все было бы иначе. Он разрушает ее, пускает свой яд под кожу, распускаясь ядовитым цветком, а от него уже не скрыться, не спрятаться, как и от последствий. Соль лишь сильнее зажимает уши руками, жмурится, будто от этого звучи в голове точно станут тише, скроются где-нибудь в соседней комнате, наконец-то оставив ее в покое. Сейчас уже создает впечатление, что для нее обычной жизни и не было, что она сплошь связана с туманом и тем, что он делает с ней, поймав в свои невидимые сети, из которых только и выходит, что биться рыбой да воздух хватать, пока его окончательно не перекрыли.

♫ Gísli Gunnarsson - Birds of Prey

Какой-то частичкой своей мятежной души Дана надеялась, что ошиблась. Той самой, которая и на поверхность-то не выходит белым кружевом пенящихся волн, оставаясь на темной губительной глубине, где гнездятся страхи, опасения, тайные чаяния и стремления, что слишком далеки от понятия рационального. Сперва она так радовалась, что, взяв на себя роль ищейки, справилась с самостоятельно поставленным заданием, предлагая аврорату подозреваемого вместе со своими воспоминаниями. Вот же он, берите смело и допрашивайте! А они отпустили, своими руками начав для нее новый круг погони, продиктованной зовом принципа. Дана знала, что это он. Видела его своими янтарными глазами у камней, и он не сумел обмануть ее своей легендой, как бестолковых правоохранителей. Когда же в этой погоне Макфасти потерялась, сбилась с пути, обретя совершенно ненужные эмоции. Неожиданные и темные, как непроглядные ныне небеса над островом, как плотные тени, скрывающие от нее выражение его лица и те самые ясные голубые глаза, в которых поверх непроницаемой глади плясала насмешка. Шанс не увидеть у грота именно его был минимальным, и все же, пусть она и давно знала правду, Даниэлла не смогла скрыть, что встреча ее расстроила. Рен лгал ей во время трех встреч так неумело, разбавляя терпкий привкус вранья сведениями о себе и историями, что могли тоже быть настоящему лишь наполовину. Все его поступки и слова следовало делить не на два, а на десять. И гнать прочь грусть, ведь справедливость восторжествует, едва девушка принесет новые воспоминания в ДОМП. Она ведь принесет?

- Не зли меня еще больше, Рен, - ответила Дана, не стремясь скрыть раздражение, сжимая челюсти после краткого слога. Он думал о ней много, как и она не могла выбросить навязчивые мысли о нем, то и дело возвращаясь в ночь их встречи и не понимая, как позволила происходящему в галерее затмить ее разум, мороком вуали опуститься на веки, что не позволяла видеть в нем только преступника. Краткий миг этого фатального затмения стоил ей двух недель нервов и искусанных губ, осуждающего взгляда в зеркало и изнуряющих пеших прогулок до промокших ног и липкости во всем теле - скромная плата за неудачу. Какова же будет за последующий провал? Ведь ни одно заклинание не сработало, словно Трэверс ориентировался в полутьме гораздо лучшее нее и ставил щиты невербально, а она сама подарила ему миг для собранности, произнеся чары вслух, ожидая, что звук поможет сфокусироваться. По сути, Макфасти не была бойцом, и боевая магия давалась ей гораздо тяжелее другой. - Жаль, это упростило бы задачу, - если бы мешок оказался у нее, им не нужно было лишний раз сражаться, подбирая варианты проклятий попроще, чтобы не слишком покалечить противника на этих скользких камнях, где каждый шаг мог сыграть против. Но отчего-то Кейрен не спешил атаковать, нервируя ее и вновь вынуждая задуматься о причинах, хотя очевидным оставался факт, что в ее истории Трэверс - злодей, и никаких оправданий не заслужил.

- Знала, и что с того? Ты же тоже прекрасно знал о моей осведомленности и о том, что твои легенды не подействовали, - разве что, совсем немного, и не в части лжи, а в аккуратной порции правды, что привела к тому, что думать о нем исключительно как о браконьере Дана не смогла, добавляя на холст ассоциаций новые мазки. Сейчас картина все еще напоминала непонятное сплетение темных оттенков сумасшедшего абстракциониста - ничего четкого. В ее голове, скорее всего, тоже, потому что Макфасти пошла на зов его голоса подобно змее, очарованной мелодией заклинателя. Она сделала осторожный шаг навстречу, удерживая равновесие на камнях, чтобы ухватиться за мешок и дернуть, но оказаться в западне. Ожидаемо и глупо - поддаться, будто не знала, что он ее перехватит. Будто не предчувствовала подвох... или сама хотела поддаться? В последнее верить не хотелось даже тогда, когда почва ушла из-под ног вместе с активацией мордредового портала, что тоже казалось теперь вполне логичным исходом, ведь он не мог трансгрессировать на острове, а магия отнесла бы его прочь отсюда, как только он забрал бы мешок.

Мир качнулся, когда они оказались в неизвестном ей домике. Макфасти рванула руку, но не успела поставить Протего - Трэверс опередил ее и связал запястья ее же заклинанием, обездвиживая ладони раньше, чем она смогла бы начертить любую из формул, даже короткого Орбис. А теперь и думать об этом не было смысла, ведь и палочки лишилась, оставаясь практически беспомощной. Из арсенала у нее - только гневные взгляды, что она бросала на официально закрепившего статус похитителя и вора Кейрена. Дана разочаровалась. Но винить могла только себя, а потому и ругалась мысленно, ведь каждое из действий мужчины предсказывалось даже без особенных знаний, но она, очевидно, слишком отрицала после неудачного опыта интуицию и Прорицания, чтобы теперь гневаться и даже немного бояться, потому что не имела понятия, что последует дальше и чего от Трэверса ожидать.

- И что теперь? Бросишь меня в подвал, чтобы я не выдала твои тайны? - она совершила еще один сильный рывок и хаотично отступила назад, чтобы оказаться подальше от Рена, от его глаз и довольного выражения. - Через время меня будут искать, а похищение человека наказывается сильнее, чем браконьерство, и ты об этом знаешь, - или он совершенно точно уверен, что она не подаст заявление на него, что проглотит это послушно и даже скажет, что ей вкусно? От бессилия она попробовала разъединить запястья и вырваться из магических наручников, но те крепко держали и не позволили развести руки. Даниэлла мельтешила по комнате, пытаясь нащупать взглядом возможные точки отхода, но в незнакомом месте сделать это - тот еще квест вслепую. - Ты ужасный человек. Я не понимаю, какого соплохвоста ты... такой. Что тебе от меня надо? Я просто хочу вернуть себе то, что ты украл. Оно тебе не принадлежит, - как и сама Макфасти, следовало бы добавить, но она прикусила язык очень вовремя. А если бы взгляд мог сжигать, то Кейрен уже явно загорелся бы, освещая окружающее их пространство. Но нет, стоял и смотрел на нее со смесью сложно читаемых эмоций. И просить или умолять освободить ее она не будет, опускаясь так низко, чтобы потешить самолюбие преступника. А та случайность в галерее - только ее ошибка, как и неудавшийся план, в котором она сделала ставку на примесь, которая все же, видимо, лжет.

[indent] слизеринец думал, что в виверне не нарвется на неприятности, не нарвется на кого-то, кто побеспокоит его уединение. ведь ему просто хотелось посидеть в одиночестве, понаблюдать, кака отребье волшебного мира губит свои последние крупицы мозга в спиртном. мог ли он когда-нибудь подумать, что будет отпираться и отказываться находиться в компании известного квиддичиста? мистер аберкромби был одним из лучших ловцов и это должно греть его душу, потому что он видел, как его подруги по факультету пускали слюни, лелея хоть какую-то возможность оказаться рядом с выдающимся спортсменом. барти и сам не понял, как попал под эти чары. ему неловко бросать всё и убегать, ведь он покажется крупным мудаком, но показаться на страницах мерзких изданий тоже не хочется. он знает, что ему прилетит от брати крауча-старшего за такие тусовки в летние каникулы.
[indent] пускай, он и был уже совершеннолетним, но всё еще сильно зависел от своего отца финансово, и крышей над головой. с этой темой нужно было что-то решать и в краткие сроки, чтобы выйти из-под влияния отца. этим он пытался заниматься сегодня весь вечер, но увы и ах, его фортуна решила повернуть  жизнь круто в другое русло. что ж ему остается только повиноваться судьбе. и будь, что будет. в целом, всегда можно свалить, что это было оборотное зелье и он вообще-то был дома, а мать подтвердит. мать всегда на его стороне. на стороне любимого сына..так ли это было на самом деле? у барти были смешанные чувства по этому поводу, он не мог здраво мыслить, находясь рядом с родителями. потому что один его постоянно упрекает, а вторая показывает любовь и заботу, видя, что отец не благоволит единственному сыну. тут хоть из штанов выпрыгни и будь самым лучшим учеником своего курса - не поможет, отец всё равно будет считать, что барти делает не достаточно, чтобы получить любовь отца. так почему бы барти не отплатить той же монетой? здесь и сейчас. раз мистер аберкромби хочет, чтобы все в пабе веселились, то слизеринец это устроит, но на свой садистский манер. он запоминает всех журналистов здесь, потому что после он пойдет по их душу и угрозами заставит не выпускать статьи про него, пусть живятся материалом про спортсмена, а его имени там быть не должно.
[indent] - ну, конечно я не шутил. на каждого человека алкоголь действует по-разному. не всем бывает весело, как вам, например.- барти вежливо улыбается. да и что он пьяному объясняет? они сейчас не на равных, а посему ему нужно догнать кондицию своего визави, чтобы они могли друг друга понимать. - хочу посмотреть как устроен мир в низших кругах, может быть за адреналином..зачем люди приходят в бар? за общением, выпивкой, излить свою душу.- барти хочет понимать людей, что ими движет, чтобы в будущем он мог легко манипулировать ими, учитывая, что он собирается сделать после школы, то ему определенно необходимо знать о людях чуточку больше. понимая и зная все их грехи, иногда можно и без империуса обходиться, прибегая к старому доброму шантажу или пыткам..если время позволит на пытки, безусловно.
[indent] ну и гадость же этот огневиски,- он все еще морщит нос, но теперь ему уже привычно это жжение внутри. организм смирился. плесните еще,- показывает бармену на свой пустой бокал. всё-таки если публика жаждет шоу, то почему бы его не предоставить?
[indent] алкоголь плохо влияет на психическое состояние крауча-младшего, ему бы держать себя в руках, но стоит хотя бы капельке алкоголя коснуться его губ - он меняется. ослабляет вожжи контроля, предоставляя своему внутреннему ребенку вылезать наружу. а это не самое хорошее мероприятие. ведь слизеринец становится неуправляемым, а вкупе с его социальными навыками - опасным для общества.
[indent] - они нарушают мое личное пространство. и я не давал разрешения меня фотографировать. вы что смеетесь? какая еще первая полоса. я вряд ли стоящая персона, чтобы быть там, - придется вырезать глаза этим фотографам- недобрый блеск в глазах слизеринца проскальзывает, придумывая какое же заклинание применить, чтобы эти недотепы точно не слили его в прессу.
что-то еще ему йен дал попробовать, а крауч уже перестал отпираться. он сдался натиску этого спортсмена, предоставляя ему вести в этом танце.
[b- не стоит переживать за доставку моего тела домой. порт-ключ меня вернет домой. вы же знаете, как они работают. наверняка.[/b]- он сейчас йена тупым назвал? ох, уж этот чопорный мальчишка, никогда не держит язык за зубами.
- да, бартемиус, но пожалуйста. зовите меня барти,- полное имя вызывает у него рвотный рефлекс, посему он вновь что-то алкогольное опрокидывает в себя. и всё было бы чудесно, если бы не чертовы журналисты. одну вспышку гнева он уже сдержал при них. теперь грядет вторая. его ноздри раздуваются, волшебная палочка оказывается в руках каким-то чудным образом, да так быстро..он крепче ее сдавливает, чтобы устроить тут дуэль по меньшей мере, по большей массовое убийство. спокойно, барти.
- йен, могу же так обращаться?- цедит сквозь зубы крауч-младший, -да, все верно мой отец работает в министерстве. и конечно же я вас не познакомлю. он очень занят.- и не хватало еще слушать нотации от отца, что я связался со всяким сбродом, который окружает именитого ловца. у барти едет крыша, ему срочно нужно выходить из положения и отпугнуть этого проклятого журналиста. он быстро наводит палочку на журналиста и резко произносит обливейт,- доподлинно ему неизвестно насколько отлично он наложил заклинание на этого мужчину, но гордый собой, что чуваку придется полежать в мунго и возможно никогда не обрести обратно память или рассудок, но ему плевать. он спас свою жизнь сейчас, предпочитая оставаться в тени. компания недоуменно на него посмотрела. что? чего вы такие удивленные. продолжаем веселиться!- барти начал сам всем разливать огневиски по стопкам. - да бросьте, это весело. я же сказал, что не хочу, чтобы журналисты цеплялись ко мне. теперь подумают, прежде чем пытаться заработать на мне. у вас же они могут брать интервью, делать фото..вы для этого и отправились в квиддич. за славой, мировой любовью, обожанием и почитанием. я же предпочитаю чуть менее открытый образ жизни.- он ехидно улыбается, полностью расслабившись.

Иселинн помешивала маленькой изящной ложечкой остывавший чай. Он был слишком приторный, слишком сладкий. Примерно как и слезливая история ее коллеги-журналистки, которая сидела напротив и размазывала косметику по лицу. Точнее, размазывала она слезы, а косметика лишь пала сопутствующей жертвой данному мероприятию.

Короткий вздох, быстрый взгляд на часы. Еще не пора, но как было бы здорово, если было бы уже давно пора. А так приходилось играть сочувствующую роль, хотя сочувствия в Роули не было ни капли.

— …и вот я ему говорю, — захлебываясь, произносит Селена и с благодарностью берет белоснежный платок из рук своей коллеги, — что мы не можем так поступить. Кто я и кто он? Где мы найдем квартиру, с нашей-то общей зарплатой?

Роули кивает, с виду даже немного сочувствующе, если хорошенько присмотреться — актриса больших и малых театров, — и подвигает ближе стакан воды. Что еще предложить, чтобы успокоить ее? Можно было бы, конечно, что-нибудь покрепче, в одном шкафчике точно еще оставалась бутылка вина, вот только Иселинн все же еще предстояло дальше работать.

Мысль о том, что уже совсем скоро перед ней раскроется восхитительный мир Бэль Эр, волшебный и таинственный, не могла не будоражить. Она чувствовала себя настоящей искательницей приключений, которая вот-вот да и найдет свое золотое руно. Или, возможно, ту самую сенсацию, о которой так мечтала.

— …вот и будем вдвоем жить! Дура! И рыцарь. А что потом нам нечего есть будет, это мы уж как-нибудь разберемся.

В ее мысли ворвалась очередная фраза Селены, и Иселинн встрепенулась. Она вот уже десять минут не слушала ее, а та все продолжала изливать душу, старательно промокая лицо когда-то белоснежным платочком с изящной монограммой Роули. Кажется, с ним придется расстаться — все же после подобного издевательства даже самый отважный домой эльф вряд ли спасет дорогую ткань.

— Конечно, разберетесь, вы же такие молодцы, — “дура и рыцарь”, — вам все по плечу, — удачно вклинилась Иселинн и поспешно поднялась на ноги. — Ты прости, но у меня репортаж, совсем скоро. Мне нужно было быть в другом месте еще пятнадцать минут назад, — она подарила девушке настолько милую улыбку, на какую лишь была способна. Впрочем, честно признаться, ей было совершенно плевать, что о ней подумает Селена. Достаточно было того, что Роули и так потратила на нее столько времени и целый один платок.

Улица встретила ее промозглой погодой, мелким дождем и отчаянным ветром, который пытался забраться под мантию, словно ему не были присущи хоть какие правила приличия. Прохожие торопливо перепрыгивали через лужи и не понимали головы, прячась под капюшонами и заклятиями, которые, впрочем, плохо помогали от этой вездесущей мороси.

До театра было недалеко, и Иселинн ускорила шаг. Ранний сентябрь совсем не хотел радовать хорошей погодой, но для человека, который вырос среди этой лондонской хмари, подобное было привычным.

Если уж говорить о привычном, за последнее время особенно привычным — хоть и не стоило об этом признаваться, — стало внимание одного внештатного фотографа Ведьмополитена, который должен был составить ей сегодня компанию в ее увлекательном путешествии к истокам театра. Его по-французски нахальная уверенность в собственной неотразимости одновременно смешила и привлекала, заставляя не столько играть в его игры, сколько навязывать свои собственные правила.

Чужие правила Иселинн не любила еще с самого раннего детства.

— Надеюсь, ты не слишком долго ждал, — без капли сочувствия произнесла она. Влажные от бесконечной сентябрьской мороси волосы начали завиваться, но это было легко поправимо одним взмахом волшебной палочки. — Звучит, как план. Значит, с этого мы и начнем — узнаем, что думают зрители про этот новый спектакль, а потом расспросим тех, кто тут работает.

Ее глаза блеснули от предвкушения — Иселинн не могла не думать о том, что у нее были все шансы выцепить какую-нибудь особенно жирную историю, которая произведет фурор в следующем выпуске Ведьмополитена. Можно сказать, совместить приятное и красивое с чем-то полезно-сенсационным. Все же не только про последнюю моду писать.

Розочка, как у заправского фокусника появившаяся в руках Антуана, вызвала лишь волну непонимания — она что, похожа не девушку, которая поведется на подобное? Впрочем, Иселинн решила ограничиться лишь холодным взглядом, чтобы не портить рабочий настрой, и взяла ее в руки. Потом можно будет воспользоваться цветком и пристроить его в руки какой-нибудь актрисе вместе с комплиментом в надежде, что это развяжет ей язык.

Из помещения пахнуло теплом и сладковатым запахом пыли и цветов. Именно так, как и должно было в театре — это кружило голову и настраивало на томный, расслабленный лад. Расслабляться, впрочем, было не время. Даже не обратив внимания на эльфа, который принял из рука мантию, Иселинн тут же порхнула дальше, быстрым жестом показывая фотографу следовать за ней.

— Как ты и говорил, отличным планом будет сначала побеседовать с посетителями. Узнать, чего же они ожидают от спектакля. Держи фотоаппарат наготове, нам нужны красивые снимки, на целый разворот. Люди не зря наряжаются, отправляясь в театр, — она подмигнула Антуану. Уже через несколько секунд Иселинн резко остановилась, указывая на колоритную парочку, стоявшую возле буфета.

Девушка в необычной шляпке, украшенной экзотическими цветами, что-то шептала, склонившись к мужчине в возрасте, радовавшему окружающих галстуком в снитчах, который больше подошел бы подростку. И как такого вставлять на разворот? Хотя его мадам не жаловалась, во всяком случае прилюдно. Деньги, конечно, обладают удивительным волшебством.

— А вот и наши клиенты. Идем, Эрве, поторопись! Хватит глазеть по сторонам! Статья сама себя не напишет.

Завидев толпу там, где ее не должно было быть по всем законам логики, Ирма с опаской останавливается. Она являлась частым гостем на черном рынке, но не то, чтобы хотела, чтобы об этом знали вообще в с е. А именно столько людей здесь сегодня и было, словно вся магическая Британия решила собраться в одном из самых опасных и обычно нелюдимом месте Лондона. Первой мыслью было развернуться и уйти. И в любой другой ситуации она бы так и поступила, чтобы прийти позже, когда обстановка станет поспокойнее и все вернется на круги своя, но именно сегодня сделать так она не могла. В ее сумке лежала древняя книга, пропитанная темной магией настолько, что Ирма буквально ощущала ее кожей и ощущение это было не из приятных. Книга была голодна. Ее обложка была обтянута потемневшей от времени и количества прикосновений кожей, о бывшем хозяине которой Ирма старалась не думать. Страницы книги, испещренные мелкими буквами бурого цвета, хищно и едва заметно вибрировали, готовые в любой момент резать пальцы неосторожных читателей. Книга требовала крови и утолить ее жажду было вопросом безопасности, как самой Ирмы, так и учеников Хогвартса, которые нет-нет да и забредали в Закрытую секцию, несмотря на все меры предосторожности, которые Ирма, как библиотекарь, пыталась предпринимать.

- Тише, скоро будет обед, - она мягко поглаживает книгу сквозь плотный кожаный бок своей сумки, разговаривая с той, словно та была живой и разумной.

Впрочем, так оно и было. В некоторых артефактах магии было столько, что они начинали обладать своим собственным характером и настроением. У них появлялись свои потребности и методы их удовлетворения. И потребности этой книги были стары, как мир, а характер - прескверным. И, если сама Ирма еще могла бы отодвинуть момент "кормления" на более подходящий, то книга ждать не собиралась. Ирме приходилось лишь слышать о последствиях того, что сотворила проголодавшаяся книга, которую не напоили кровью вовремя, в прошлый раз, и видеть это воочию Ирма не желала. Потому она исправно удовлетворяла жажду книги, поначалу делясь с ней своей собственной кровью, считая это наиболее безопасным и удобным вариантом. Одна-две капли из проколотой подушечки пальца решали проблему на пару месяцев, но чем больше проходило времени, тем более жадной книга становилась. Ирма начала экспериментировать с кровью различных видов волшебных существ и методом проб и ошибок пришла к выводу, что именно кровь ре-эма нравилась книге больше прочих и утоляла ее голод на добрых шесть-семь месяцев к ряду. Проблема была только в одном: кровь ре-эма была настолько редкой, что не находилась в свободной продаже почти никогда, а, если такое чудо и случалось, то стоила она огромных денег. К счастью, Ирме удалось объяснить целесообразность таких затрат директорскому составу и попечительскому совету Школы, да и у профессора Слагхорна в Хогвартсе обычно находились небольшие запасы ингредиента, которые Ирма могла использовать. Но только не в этот раз. В этот раз буквально все пошло не так. И потому Ирме пришлось отправиться на черный рынок, чтобы отыскать запрещенный к открытой продаже элемент этой странной пищевой цепочки, а книгу взять с собой - не могла она оставить ее в таком состоянии в библиотеке, как и отдать на попечение профессора защиты от темных искусств тоже - тот не обладал столь же лояльным отношением к темным артефактам и книгам, как Ирма, которая любила их какой-то иррациональной любовью, а потому профессор ЗОТИ, как правило, предлагал работающие, но радикальные меры обезвреживания в стиле "Спалить ее в адском пламени и черт бы с ней".

- Ладно, - Ирма выдыхает, натягивает капюшон мантии на голову и уверенным шагом следует к лавке, в которой привыкла закупаться, проходя мимо стайки молодых волшебниц, что звонким смехом оскверняли сакральную природу Лютного переулка, не терпящего подобного отношения к себе, - потерпи, если не найду твое любимое блюдо, скормлю тебе их, - книга дергается в сумке и Ирма крепче хватается за лямку руками, чтобы не дать той упасть с плеча.

[indent] we need to fly ourselves before someone else tells us how
[indent] something is off, I feel like prey; i feel like praying

[indent] в этот вторник воздух был перенасыщен неожиданным напряжением, словно предчувствием грядущего шторма, что готов обрушиться на лондон затяжными проливными дождями вместо ожидаемой почти майской погоды. привыкшая к солнечным лучам за последнюю неделю, рита поморщилась, когда вместо света в окно её разбудил проклятый пискливый будильник, и, подрываясь на ноги, с коленей упала папка, в которой были новые детали по делу люси макнейр, со слов департамента правопорядка, закрытому и разрешенному в пользу погибшей, которое тревожило журналистку и по сей день. с тех пор, как люси макнейр наконец-то упокоилась в родовом склепе, а колдограф тесеус загремел за убийство в азкабан, жизнь вернулась на круги своя, однако, вся эта схема не давала покоя и выглядела уж слишком картинно-постановочно. впрочем, это действительно мог бы быть самый обыкновенный рабочий день, если бы не надпись кровью на зеркале, которую маргарита обнаружила в ванной, сонно плетясь, а после ночи напряженной работы замечая её второй после слишком яркого света лампы. её пальцы невольно тянуться ближе к холодному стеклу, следуя контурам надписи, «увидишь, что случится, если ты продолжишь».  кровавые подтёки довольно длинные, по чему можно судить, что тот, кто оставил её — скорее всего уже покинул квартиру на косой аллеи. но…

[indent] помимо того, что тесеус был идеальным подозреваемым, будто подложенным агатой кристи в дело для того, чтобы спустить всех собак, при личном допросе, за которым скитер наблюдала из другой комнаты, он не производит впечатления злого гения, который мог провернуть трюк с кольцом. он был магглорожденным волшебником, что убил девушку, которая его не выбрала таким изощренным способом так просто и не смог объяснить, что за вещество было в кольце. журналистская интуиция риты подсказывала ей, что дело было не только в обиде и отвергнутых чувствах, он выглядел частью чего-то большего, при этом оставаясь противной мямлей —  прорыдал львиную долю собственного допроса, признаваясь даже в том, чего не совершал, что было довольно выгодно некоторым сотрудникам министерства, чтобы закрыть дела столетней давности.

[indent] металлический запах крови на языке вынудил поморщиться, и блонди впервые за долгое время проверила палочку и крепко сжала рукоять, проверяя шторку душа, где потенциально все ещё мог скрываться тот, кто нанёс послание, а так же небольшое окно на предмет взлома. напряжение девушки передалось и самой палочке, потому что там словно запульсировала в руке, вырываясь и с грохотом падая на кафель. перепуганная, она сходу опустилась на колени, поднимая, и прижала её чуть ближе к груди, стараясь не расставаться с ней после романтического свидания с уолденом макнейром в подвале пожирателей смерти. дело дрянь. хотя рита скитер и угрозы шли бок о бок почти всю её журналисткую карьеру, начиная от разгромных репортажей про макуса до раздутых слухов про министерство великобритании, чаще всего она с ними мирилась и, иногда, даже довольно хмыкала, подмечая какую-нибудь новую формулировку с критикой, что выглядит как годное оскорбление её творческих потугов. всех пальцев на руках и ногах не хватит, чтобы сосчитать сколько раз она получала записки с угрозами, посылки, в которых лежали её фотографии исполосованные с выколотыми глазами, но кровь в ванной определенно выбивалась из всей картины злоключений тем, что тот, кто её здесь оставил — мог бы убить её в любой момент и он был здесь.

[indent] то, что новый тип угрозы был связан с макнейрами было неочевидно только дураку, однако рита скитер не особо горела желанием прибегать за помощью к уолдену, даже если пропустить мимо ушей тот факт, что он был пожирателем смерти, его методы решения проблем едва ли ложились в картину мира риты скитер и почти всегда начинались необоснованной жестокостью, а заканчивались необузданным насилием. после ночки в обнимку с делом — это было последним, что ей хотелось бы прочувствовать на своей шкуре, особенно, если рассказать ему, что она продолжила копать это дело без его любопытного носа и приглашения на чай после того рандеву.

[indent] стерев угрозу бытовыми чарами, скитер нахмурилась и принялась умываться, не досчитавшись среди всех своих вещей чёрной зубной щётки, которую она никогда не уносила из ванной. всё больше дурных мыслей закрадывалось в голову, когда в попытках сварить утренний кофе, в банке вместо кофе она обнаружила обескровленную дохлую мышь, по всей видимости, именно её кровью было выведено послание на зеркале. её замутило сильнее, когда девушка коротко пробежалась по своему гардеробу и не обнаружила белой рубашки, которую она планировала надевать сегодня на работу. это всё больше напоминало сбор материалов для какого-нибудь ритуала-жертвоприношения или, ещё хуже, коллекции серийного маньяка, который выбрал её следующей жертвой. проигрывая каждый новый сценарий различных жутких вариантов развития событий, блондинку не удовлетворял ни один из них и, несмотря на всю любовь к своему семейному гнёздышку, она чувствовала всё меньше уверенности в том, что оставаться здесь было безопасно. тени танцевали на белых стенах вокруг и каждый шумный скрип старой половицы казался шагом того самого незванного гостя, жаждущего крови.

[indent] — ну, я ведь все ещё могу обратиться в аврорат, — задумчиво произнесла девушка, поправляя воротник пиджака и глядя в зеркало, расплылась в улыбке. могла бы, если бы несколько последних статей не посвятила коррупции внутри департамента магического правопорядка. золотое «убьют, приходите» работало не только в мире магглов.

[indent] поворачивая замок на двери, скитер обнаруживает, что та открыта. потрогав дверную ручку с другой стороны, скитер поморщилась и подняла ладонь, понимая, чем та измазана. вся входная дверь была покрыта кровавыми надписями, самая яркая из которых дублировала послание из ванной. желудок сделал сальто назад и она пошатнулась, делая неуверенный шаг вглубь квартиры. пожалуй, сегодня можно взять больничный? другого варианта, кроме как позвать макнейра не было.

[indent] иногда лучший способ бороться с тьмой – это обратиться к тому, кто ходит в ней с закрытыми глазами;
[indent] иногда, чтобы понять монстра, нужно поговорить с другим монстром.

[indent] без лишнего драматизма скитер вывела «есть минутка? р.»
[indent] и, вместо того, чтобы отправиться прочь из дома, отпустила свою сову.

ваш пост

Одетт была удивлена приглашению от покровительницы Общества бедствующих волшебниц навестить её. Получив и прочитав письмо, она даже смотрела некоторое время на этот аккуратный круглый почерк, и надела очки, принадлежащие ранее супругу, что были сильнее её очков, дабы удостовериться, что она всё прочитала верно и поняла правильно тоже.

Она жертвовала Обществу достаточно много лет, начав делать это ещё когда Эдвард был жив. В наибольшей степеи на это решение повлияли их совместные путешествия, и то, что они часто видели в них. Конечно, положение женщин в магической Британии намного лучше, чем, к примеру, в Тунисе или в условной Монголии, нечего сравнивать. Всё таки даже довольно консервативное и закорузлое общество шагнуло вперёд, если оглядеться по сторонам. И всё же было много вещей в этом самом обществе чопорных, сухих и порой чванливых британцев, что заставляло задуматься о том, как сложно некоторым представителям волшебного мира проживать эту жизнь. Особенно женщинам в мире, который, несмотря ни на что, всё ещё принадлежал мужчинам.

Когда Эдвард умер, мир Одетт пошатнулся. Лишь волевой характер да присутствие детей, не позволили сойти с ума. У неё было достаточно денег, чтобы не заботиться ещё и об этом, было любимое дело, и планы, которые они с супругом строили на будущее, и которые отныне ей придётся воплощать самостоятельно, был всё ещё светлый и чистый, уютный дом, хотя и опустевший после смерти Эдди. Внешне всё как будто бы у неё было вполне неплохо, и всё же она внезапно ощутила в бедственном положении саму себя. Хотя, конечно же, это было не так — ей по прежнему не нужно было занашивать до дыр каждую вещь и считать в аптеке каждый кнатт.

И всё же, смерть супруга заставила её куда более острее ощутить тревогу за каждую волшебницу, что, по тем или иным причинам, оказалась в плачевном положении. Женщины всё ещё жили в довольно равнодушном мире, где процветала власть мужчин. Порой он был весьма жесток к ним, не давал пощады. А они, как бы сильны духом ни были, всё ещё оставались женщинами — хрупкими, нежными созданиями, которым были необходимы защита и тепло.

Она не могла подарить это каждой своей сестре по несчастью, независимо от его причин, а, даже если бы хотела, вряд ли эта поддержка имела бы необходимый эффект — она была человеком понимающим, сочувствующим, по сути своей, добрым, однако в выражении чувств была сдержана, порой даже излишне, и люди, не знающие её, могли бы с лёгкостью решить, что она — сухарь. Вряд ли сдержанность — это именно те эмоции, которые помогут человеку, находящемуся в беде. Особенно — леди.

Зато у неё были деньги, достаточно денег, которые, признаться честно, практически некуда было девать сейчас. Больше не было рядом мужа, с которым обменивались подарками и милыми сюрпризами, и о шале где-нибудь на берегу Лазурного побережья, о котором они мечтали вдвоём, тоже можно было жалеть — Эдвард ушёл, и забрал вслед за собою все их совместные мечты. Дочери были финансово самодостаточны, чтобы она могла отдавать часть гонораров им, на их потребности, а кошка, недавно появившаяся у Одетт, не требовала больших финансовых вложений. Это был всего лишь маленький хвостатый друг, рядом с которым становились чуть менее одинокими и невыносимыми её теперешние вечера.

Поэтому она стала активнее жертвововать Обществу. Пожертвования стали регулярными, суммы — более щедрыми. И всё же Одетт совершенно не считала, что сумма, которую она списала на счёт Общества в последний раз, настолько велика, что владелица Общества хочет видеть лично благодетеля. А именно за тем, если верить письму, полученному на днях, и ставшему сюрпризом для Одетт, мисс Шафик приглашала её к себе.

И всё же, несмотря на удивление и некоторую долю недоумения, что испытала в первые минуты, читая приглашение, кто такая была Одетт, чтобы отказать? Это противоречило если не человеческой логике, то элементарным правилам приличия. Поэтому она пришла в назначенный день и час, предварительно, как водится, предупредив о своём визите совой.

Её встретил роскошный особняк, находясь в котором оставалось разве что заставлять себя каждую минуту не вертеть головой, пялясь по сторонам. Будь Одетт менее сдержанным человеком, пожалуй, могла бы и рухнуть без чувств. Однако её темперамента хватило только на то, чтобы стоять в прихожей, затаив дыхание, пока встретивший её домовой эльф отправился о ней своей хозяйке доложить, да крепче сжимать привезенный однажды из Индии особенный чай, который принесла в знак вежливости с собой.

— Добрый вечер, мисс Шафик, — вежливо поздоровалась Одетт, когда женщина, пригласившая её, не менее роскошная, чем её особняк, вышла навстречу, — рада встретиться с вами лично. Благодарю, что пригласили меня.

[т е м н е    м і с т о,    п е ч а л ь н і    т р а д и ц і ї
ангели смутку завжди напоготові ]
[indent] эдгар боунс никогда не считал себя идеалом, но он точно не был лишен чувства справедливости. некоторые его коллеги могут сказать, что он был им даже одержим. а знали б они, что поиски той самой справедливости привели волшебника в ряды нелегальной организации, название которой пока еще держалось в секрете. что бы тогда сказали они? некоторые определенно списали это на слабоумие, но другие могли б даже поддержать. увы, вторых будет меньше. эдгар не путался в понятиях «хорошо» и «плохо»; определенно точно знал, где проходит граница дозволенного, он же сам являлся представителем закона в первую очередь, а уже потом был отцом, мужем, братом и сыном. он ставил работу на первое место. понимал как никто другой, что от того, как он будет с ней справляться, зависят не только жизни людей, но и будущее его детей. в каком мире они будут жить? что он им оставит после себя?

[indent] последние несколько дней эти мысли вертелись в его голове словно зажеванная пластинка; с тех пор как молодой волшебник пропал бесследно посреди белого дня в центре лондона, эдгар только об этом и думала. никаких следов чар пока не было обнаружено, как и артефактов, что могли бы его куда-то перенести. только один свидетель и тот говорил загадками. а еще он утверждал, что якобы видел пропавшего в обществе одного небезызвестного волшебника. начальство боунса не принимало эти показания, списывая на ненадежность свидетеля и эксцентричную натуру пропавшего марка маклейда - популярного среди волшебников музыканта. а тем временем младший брат марка обивал пороги министерства, но авроры только разводили руками, скупясь на какую либо информацию. боунса захватывало чувство собственной никчемности. глядя в глаза подростку, что потерял близкого человека, он физически ощущал, как его сжирает совесть. к тому же начальство вело себя странно, каждый раз пресекая любые попытки и предложения дать огласку происходящему. будто они и вовсе не хотели, чтоб об этом деле узнали журналисты. обычно эдгар тоже не хотел, чтоб о делах писалось раньше времени, это часто вносит в работу аврората только больше неясности, путает карты и может помочь преступнику избежать наказания или - что еще хуже - повесить вину на невиновного. но были и такие расследования, где статья в газете могла бы помочь. это было одно из таких дел, боунс был уверен в этом. но глава аврората с ним был не согласен, а поэтому приходилось подчиняться и дальше продолжать делать свою работу, в данном случае бездействовать.

[indent] он сидел за своим рабочим столом, в одной руке вертел перо, а в другой держал личное дело пропавшего маклейда. голоса наполняли помещение словно улей - одни авроры шумно обсуждали последний квиддичный матч, в котором победила гордость портри. другие понурив головы ковырялись в своих делах, а эдгар бесился из-за того, что по данному делу нет никаких продвижений. он откинулся на спинку стула и швырнул папку на стол, зацепив несколько других документов, что шумно свалились на пол. на него тут же оглянулись те, кто сидел рядом. он соскочил с места, чтоб поднять разлетевшиеся документы, среди которых и был и выпуск «пророка». на первой странице под круглой фотографией министра магии и достаточно большой статьей красовалось уже знакомое ему имя рита скитер. он прищурил глаза, всматриваясь в имя блондинки. в его голове созревал план - рискованный и неоднозначный, но что за жизнь без капельки риска?

[indent] что он знал о рите скитер? не более того, что известно любому другому волшебнику. он знал, что она приехала из америки после громкого скандала из-за её статьи. а из этого следует, что ей нравилось браться за громкие дела. чего только стоит её статья про тафтов! если и доверить кому-то написать об этом странном деле, то только ей. но мог ли боунс доверить ей своей имя? аврорат дал четкие указания, которые он нарушит, если скитер упомянет его в статье, а если он пожелает остаться анонимным, то станет ли рита хранить этот секрет?

[indent] когда анонимное письмо было отправлено журналистке, эдгар прибыл на место встречи раньше назначенного времени. небольшой отель на углу улиц принимал гостей круглые сутки, можно было бы встретиться в каком-то пабе или таверне, но там слишком большой риск быть опознанными даже если скрывать лицо. к тому же никогда не знаешь, насколько острый слух у тех, кто пьет свой чай за соседним столиком. нет, так рисковать он определенно не мог. отельный номер, где они могут спокойно поговорить, подходил лучше всего. до встречи оставалось минут пятнадцать, у боунса было время, чтоб убедиться в безопасности этого места, а еще подготовиться - он накинул на голову капюшон своей дорожной мантии, что скрывала его лицо чарами и выглянул в окно. номер, который он забронировал для встречи с ритой, был расположен так, что можно было видеть кто входит в помещение. эдгар все еще не был уверен, что рита придет. настенные часы шумно отсчитывали минуты, что остались до времени их встречи, а скитер все еще не было видно на пороге. небо в нескольких кварталах от них потемнело, будто в той части лондона уже начался дождь, густые тучи быстро закрашивали небо над городом, а в этих оттенках серого хорошо виднелось красное пальто.

[indent] «все таки пришла», подумал эдгар и обернулся к двери, в которую с минуты на минуту должна зайти его гостья.

Завидев толпу там, где ее не должно было быть по всем законам логики, Ирма с опаской останавливается. Она являлась частым гостем на черном рынке, но не то, чтобы хотела, чтобы об этом знали вообще в с е. А именно столько людей здесь сегодня и было, словно вся магическая Британия решила собраться в одном из самых опасных и обычно нелюдимом месте Лондона. Первой мыслью было развернуться и уйти. И в любой другой ситуации она бы так и поступила, чтобы прийти позже, когда обстановка станет поспокойнее и все вернется на круги своя, но именно сегодня сделать так она не могла. В ее сумке лежала древняя книга, пропитанная темной магией настолько, что Ирма буквально ощущала ее кожей и ощущение это было не из приятных. Книга была голодна. Ее обложка была обтянута потемневшей от времени и количества прикосновений кожей, о бывшем хозяине которой Ирма старалась не думать. Страницы книги, испещренные мелкими буквами бурого цвета, хищно и едва заметно вибрировали, готовые в любой момент резать пальцы неосторожных читателей. Книга требовала крови и утолить ее жажду было вопросом безопасности, как самой Ирмы, так и учеников Хогвартса, которые нет-нет да и забредали в Закрытую секцию, несмотря на все меры предосторожности, которые Ирма, как библиотекарь, пыталась предпринимать.

- Тише, скоро будет обед, - она мягко поглаживает книгу сквозь плотный кожаный бок своей сумки, разговаривая с той, словно та была живой и разумной.

Впрочем, так оно и было. В некоторых артефактах магии было столько, что они начинали обладать своим собственным характером и настроением. У них появлялись свои потребности и методы их удовлетворения. И потребности этой книги были стары, как мир, а характер - прескверным. И, если сама Ирма еще могла бы отодвинуть момент "кормления" на более подходящий, то книга ждать не собиралась. Ирме приходилось лишь слышать о последствиях того, что сотворила проголодавшаяся книга, которую не напоили кровью вовремя, в прошлый раз, и видеть это воочию Ирма не желала. Потому она исправно удовлетворяла жажду книги, поначалу делясь с ней своей собственной кровью, считая это наиболее безопасным и удобным вариантом. Одна-две капли из проколотой подушечки пальца решали проблему на пару месяцев, но чем больше проходило времени, тем более жадной книга становилась. Ирма начала экспериментировать с кровью различных видов волшебных существ и методом проб и ошибок пришла к выводу, что именно кровь ре-эма нравилась книге больше прочих и утоляла ее голод на добрых шесть-семь месяцев к ряду. Проблема была только в одном: кровь ре-эма была настолько редкой, что не находилась в свободной продаже почти никогда, а, если такое чудо и случалось, то стоила она огромных денег. К счастью, Ирме удалось объяснить целесообразность таких затрат директорскому составу и попечительскому совету Школы, да и у профессора Слагхорна в Хогвартсе обычно находились небольшие запасы ингредиента, которые Ирма могла использовать. Но только не в этот раз. В этот раз буквально все пошло не так. И потому Ирме пришлось отправиться на черный рынок, чтобы отыскать запрещенный к открытой продаже элемент этой странной пищевой цепочки, а книгу взять с собой - не могла она оставить ее в таком состоянии в библиотеке, как и отдать на попечение профессора защиты от темных искусств тоже - тот не обладал столь же лояльным отношением к темным артефактам и книгам, как Ирма, которая любила их какой-то иррациональной любовью, а потому профессор ЗОТИ, как правило, предлагал работающие, но радикальные меры обезвреживания в стиле "Спалить ее в адском пламени и черт бы с ней".

- Ладно, - Ирма выдыхает, натягивает капюшон мантии на голову и уверенным шагом следует к лавке, в которой привыкла закупаться, проходя мимо стайки молодых волшебниц, что звонким смехом оскверняли сакральную природу Лютного переулка, не терпящего подобного отношения к себе, - потерпи, если не найду твое любимое блюдо, скормлю тебе их, - книга дергается в сумке и Ирма крепче хватается за лямку руками, чтобы не дать той упасть с плеча.

[indent] Марселин теряет Винни в толпе почти сразу. На вечеринках вроде этой Трембли было тяжело уследить за всем — волшебники набивались в маленькое помещение бара как селёдки в ведро, а воздух покидал помещение уже через минуту после того, как всех согнали на танцплощадку кружиться под очередной трек группы ABBA. Ей не следовало приходить сюда зная, что завтра наступит понедельник и уже в восемь утра ей снова нужно будет стоять в дверях аврората, бодрой, трезвой и отнюдь не стерильной, хотя это была именно та стадия, до которой они планировали напиться, словно настоящие безумцы. Волшебница старалась не думать о том, что возможно её расследование никогда не приведёт к тому, что руки матери снова обхватят её плечи, о Джеке, который объявил о своей помолвке в день, когда она решила открыть ему свои чувства и о Виннетии, что пропала где-то среди танцующих наполовину-пьяных тел, наверняка, ведомая ритмами «Waterloo». Но даже в столь шумном месте, её мозг закипал и мысли заглушали нотки песни, сводя с ума. С этим точно нужно было что-то сделать  — сжечь снегопады кострами шампанского, выбраться из депрессивного коматоза и притвориться счастливой до момента, пока сама не поверит в эту самую грандиозную ложь в собственной жизни.

[indent] Марселин теряется в музыке. Растворяется в музыкальной импрессии звуков, поднимая обе руки вверх и смешиваясь с толпой в зажигательном ритме диско. В какой-то момент даже прикрывает глаза, касаясь собственных волос и рук, всецело отдаваясь этому мотиву, прежде, чем понимает, что это за композиция. Несмотря на довольно подвижную ритмику мелодии, текст врезается в подкорку мозга и заставляет глаза вновь наполниться слезами. Promise to love you forevermore. Уж будь она сейчас дома, наверняка, сломалась бы — несмотря на такие же томные обещания, прямо как в этой песне, всем им суждено было притвориться в слёзы пролитые в ночном перечитывании его писем и обильного выливания их океанами на открытку-приглашение на свадьбу. Это просто дружба, дружба, которой подошёл конец.

[indent] Марселин теряет себя с каждым прожитым днём в Британии. Британия — жестокая сука, отобравшая у неё любовь, надежду, мечту…. Маму? Драккл дери этот проклятый Лондон на его Темзах, будь он стёрт с лица Земли одним безоблачным утром. Толпа приходит всё в больший кураж и заметно меняется в настроении, унося девушку чуть ближе к пульту-музыкальному центру, с которого управляет местный заводила. Трембли чувствует, как лёгкие начинает сдавливать приступ паники — стены словно сужаются, стискивая их всех ещё теснее, а всё происходящее вокруг напоминает кошмар, который преследует её каждую ночь — бесконечные толпы незнакомцев с размытыми лицами сменяются деревянной коробкой без выхода с сырой землей, ссыпающейся на неё сверху, пробивающейся через деревянные доски, путающейся в каштановых волосах, и воздух стремительно заканчивается. Драккл… Драккл… О, нет!

[indent] Кое-как протиснувшись в сторону прохода, ведущего к уборным, девушка судорожно сглатывает и закрывает глаза, стараясь отделаться от ощущения, что всё вокруг резко схлопнется до крошки-сингулярности и взорвётся, словно одна из шипучих конфет из Зонко. Нужно срочно найти Флетчер и бежать. Она действительно погорячилась и ей нужно было остаться дома. Судорожно перебирая варианты, куда могла пропасть подруга, Трембли застывает в проходе и кто-то из танцующих налетает на неё, обрызгав белый кроссовок странным пойлом из красного стаканчика.

[indent] — Смотри, куда пхнешь, — выдыхает девушка, готовая повысить голос ещё громче в любую минуту, чтобы выразить недовольство излишне счастливому проходимцу, — Хотя стой, подожди, ты не видел Винни?

[indent] — Винни? Я… Кажется она… у бара или на втором этаже. Хей, кто такая Винни? — Марси кивает головой, выругавшись на саму себя за то, что вообще решила завести диалог с идиотом. Мысль, что нужно поторопиться, стучит в ушах набатом и внутри её нарастает колючая тревога — а что, если её там нет? Ну уж нет, не найдись она за стойкой, я всё равно сбегу.  С надеждой и тревогой в сердце, аврор направилась в сторону напитков, маневрируя среди танцующей толпы, словно корабль в шторме. Винни могла оказаться где угодно — отбиваться от назойливых флиртующих магов или просто забыть о времени в глубоком разговоре с кем-то, кто оказался более интересным, чем танцы под хиты минувшых лет.

[indent] Вместо Флетчер, около барной стойки, её путь вновь пересек кто-то другой и это начинает недюжинно раздражать. На этот раз это был высокий парень с мягкими кудрями волос и яркими зеленоватыми глазами, выглядевший как будто только что сошёл со страниц модного журнала, которые девушка никогда не держала в руках. Марселин подняла бровь, чувствуя, как раздражение начинает кипеть внутри неё лава в жерле Охос-дель-Саладо. Потому что он… клеится? Поднимая бровь выше, чтобы скептически осмотреть незнакомца, девушка резюмирует практически сразу.

[indent] —  Польщена, но не заинтересована, ― отвечая с ноткой сарказма в голосе, она бросает взгляд через его плечо и щурит глаза, стараясь рассмотреть людей позади него, ― Я не настроена на флирт сегодня, завтра и вообще в этой жизни. Винни не видел? Если ты не можешь помочь, то пожалуйста, с дороги!