Ты прости меня, МАМА.
Я так была н е п р а в а
[indent] У девушки на фото бунтующие глаза. Стоит рядом с Хоуп и похожа на старшую сестру куда больше, чем на маму. У Хоуп всё внутри сжимается пребольно от прикосновения к фоторамке, но она научилась сдерживать желание заплакать уже очень давно. Ещё один День Матери она проводит во внутренней скорлупе. Майклсон становится подозрительно тиха на каждый праздник, если только не злится: просто пусть очередной дурацкий день уйдёт так же, как пришёл и наступит новый, не омрачённый воспоминаниями. Хоуп бы приняла их, если б были горькими. Убивает сладость утерянных моментов: фрагменты счастья, украденные из жизни совсем ещё девочки, перед которой девушка ощущает всамделишный стыд. Она не уберегла семью. Сверх того: стала причиной их смерти.
— Я скучаю по тебе —
[indent] По её запаху, голосу, мягкому смеху. По улыбке и рукам, в объятиях которых Хоуп находила мир с покоем бы, кажется, даже стоя посреди урагана. Хоуп обещала принести славу семье, а сама прячется в Лондоне прошлых времён, сражается с желанием увидеть родителей хотя бы в этом времени, если уж отняла у них будущее. Даже у Джона хватает мягкости, чтобы не называть идею откровенно нецензурно, но Хоуп сама это понимает. Всё равно что вести острым смычком аккурат по еле-еле зажившим ранам и удивляться: откуда кровь и почему снова больно? Она учится жить с этой невозможностью исполнить заветное желание и зубрит урок каждый день. Успехе попеременный. Сейчас ей спокойно, а завтра взгляд резанёт чужое счастье и это — кардиограмма, всецело зависящая от ряда факторов, влияющих на её Я. Хоуп лишь гадает: когда-нибудь она станет равнодушной перед этой стягивающей рёбра болью или же однажды это станет невыносимо и она скажет, что сдаётся на милость судьбы, принимая ещё одно неправильное решение?
— Не представляешь, как сильно. —
[indent] «Я так больше не могу» это слова бесполезных глупцов. Слова переломанных жизнью в десятках местах без обезболивающего, забившихся в угол, лишь бы их просто никто не трогал. Хоуп может буквально всё, что угодно и это — не фигура речи или самоуверенная бравада глупой девчонки. Она почти осязает свою глупость на грани откровенной жестокости прямо сейчас. Но сегодня день, которого Хоуп боялась сильнее очередного пустого Рождества или Дня Рождения, которое вовсе впаивала себе в вину: сегодня день, когда она захотела сдаться вместо того, чтобы сказать себе «нет».
[indent] [indent] Люди рождаются, живут, умирают, попадают в лучший мир.
[indent] [indent] Это азы. Аксиома.
[indent] Ведьмы топчутся на пороге Иного мира, тканью мироздания укрываются, точно саваном, нет-нет, а суя туда руку, точно в огонь и радуются, когда обжигает терпимо, а не до мяса и если кто-то рождён ломать каноны мироздания, кому ещё делать это, как не тем, кому торжественно по праву рождения вручают от этого самого мироздания невидимые ключи?
[indent] Люди рождаются. Живут так преступно мало в масштабах Вселенной, а потом просто остаются гнить в земле или развеяны по ветру, если не придумать способы сохранить тела получше. Где здесь честность? Какой здесь может быть баланс, если вся боль достаётся живым и проживать с ней приходится изо дня в день? Хоуп очерчивает подушечкой указательного пальца мамино лицо на фото и улыбается с полузабытым чувством внутреннего облегчения. Не для всех решений нужно взвесить последствия трижды и прокрутить всё в голове миллионы раз.
— Прости меня. —
[indent] [indent] [indent] Хоуп это величайшая эгоистка из всех, что ходят по земле.
[indent] [indent] [indent] Хоуп отняла у мамы сначала жизнь, а теперь отнимает покой.
[indent] Она подслеповатым котёнком тычется по углам в этой жизни, пытаясь найти правильную дорогу, вместо этого расшибая снова и снова нос и даже когда находится тот, кто любит в ней даже это, рёбра не перестают стенать от хватки невидимого обруча. Пусть это прекратится и тогда она обещает себе позволить быть счастливой. Пусть долг маме будет наконец отдан и женщина, буквально дважды умершая ради неё, доживёт годы и годы все те, что Хоуп у неё забрала невольно и корит себя за это каждый чёртов день, вместо того, чтобы радоваться новому рассвету.
Решение принято и мысли текут почти прагматично.
Две Хейли Маршалл на одно место и время это чересчур. Она не испытывает радости, обманывая Джона. Просто знает, что тогда тот попытается её отговорить и тогда ничего не получится. Да-да, план на день. Конечно. Грандиозный.
[indent] [indent] Принять душ, сходить за покупками, вернуться в будущее, оживить мёртвую мать...
[indent] Насыщенно. У Хоуп сомнения в том, что он может это одобрить столь велики, что сообщать она даже не думает. Просто улыбается, поправляет лямку рюкзака на плече и выходит за порог, чтобы в квартале от дома перенестись в нужное время, в нужное место. Дивный Новый Орлеан поёт для неё приветственную песнь, а Хоуп не пытается заглушить родной город. Да будет благословенен царящий здесь мир, и да простит её Фрейя за то, что Хоуп так и не зайдёт в гости. Пусть она будет подальше от толпы на всякий случай. А маме будет проще, если вокруг будут знакомые леса вместо гудящих звуками тромбона стен.
[indent] Хоуп выучила заклинание. Подготовила всё. Даже собралась с мыслями: движениями выверенными выставляет свечи, сжигает полынь в центре и старается не думать о том, что творит. Хоуп не волнуется. Точно приговорённая: шагает к эшафоту. Её эшафот подозрительно похож на импровизированный алтарь прямо на пожухлой листве и это не шибко-то торжественно. в отличии от огромного круга из зажжённых свечей.
— Я без тебя могу. Но я не хочу. —
[indent] —Vitas Fasmatis. — вскипает в венах колдовская кровь. Без подготовки. Заклинание не начинает отбирать силы постепенно, пошагово подбираясь к нутру: берёт магию единым мощным глотком, от которого Хоуп покачнулась. Заклятие убьёт слабую и ослабит даже трибрида. Вопрос не в нехватке сил, а в том, хватит ли их на то, чтобы просто произнести текст до конца, ведь сжирает силу именно слово, а не свет свечи и аромат жжёных трав. Травы для очищения мысли, из пламени черпается сила. Опаснее слова не найдётся ничего в любом ритуале.
[indent] — Ex Saleto. Revertas Fasmatis. — из носа льётся алая, солоноватая кровь прямо на разомкнутые губы, жадно вдыхающие стремительно убывающий в круге кислород. Ей не нужны небесные явления и даже место силы не требуется. Нет необходимости искать артефакты и молить предков себе помочь. Хоуп автономна от магического режима: сама себе магическое чудо, к которому можно привязать любое заклинание, но кожа её уже — будто мел.
[indent] [indent] — Ut... Ut Vectas!
[indent] Она сможет, сможет, сможет, сможет! Произнесёт каждый слог прежде, чем загробный мир выпьет её до дна. Хоуп — сама себе магическая батарейка, которой для перезарядки хватит хорошего сна и вкусной еды, но как же тяжело будет снова ровно дышать... И трудно сделать шаг, когда пытается передвигаться в замкнутом круге, чтобы не упасть, ведь из опоры под ослабевшими ладонями только холодная земля. Практически всё. Лишь четыре слова и всё позади. Четыре слова и колдовство свершится в буйстве поднявшихся вокруг ветров, пригибающих ветви тяжёлые к земле, склоняя и Хоуп стихией сдаться. Замолчать. Ещё два слова она выдавливает почти со стоном преодоления нежданно онемевших окровавленных губ:
[indent] [indent] [indent] — Vitas Fasmatos
[indent] Думать о маме. О том, что папа следующий, о том, что скоро дядя Элайджа будет поправлять манжеты безупречной рубашки. О фотографии, оставшейся в Лондоне. Не о том, что земля вдруг надвигается. Нет. Это Хоуп падает набок и выталкивает сознание насильно из накрывающего с головою забытья. Её питает стыд, вина или надежда? Ноги нечувствительны: поднимает туловище непослушное на руках. Жмурится до боли, кусает губы: всего два слова.
[indent] [indent] [indent] [indent] — EX SALETO!
[Она разучилась дышать. Магия дикая, тёмная, иссушающая. Что угодно: только бы дышать. Всё. Что. Угодно!] В горле ком неподъёмный: кашляет, царапает шею обнажённую ногтями и наконец делает глоток свежего воздуха в круге из прогоревших в ноль свечей, падая на спину совершенно без сил.
Кровь на руках из собственной глотки.
Темнота перед глазами.
Магия никогда не бывает лёгкой. Некромантия забирает втройне.
Она звучит так, словно снова пять лет и приснился дурной сон. Садится на земле, поджимая колени под голову и боится обернуться. Вдруг там никого? Или некто иной, непрошенный: прорвавшийся вперёд сквозь истончившуюся изнанку.
[indent] [indent] — Мама?..