В воздухе запахло вечерней свежестью. По оголенной коже пробежали мурашки — приятное щекочущее чувство. Оно напомнило Стиву, что тот еще жив. Верить в бредни, про невозможность вернуться и монстров, выходящих из леса каждую ночь, совсем не хочется. И пока в утомленном произошедшими событиями сознании голоса местных жителей сменяли друг друга, со временем начиная звучать в унисон, горькая усмешка не сходила с лица. Разве такое возможно? Может, Стив таки не смог повернуть и попал в аварию? Тогда все происходящее — лишь плод больного воображения; может, нужно лишь сосредоточиться на внутренних ощущениях и удастся сквозь состояние комы услышать пронзительный писк медицинского оборудования? Но как бы сильно Стиав не жмурился, сколько бы сигарет в своеобразной молчаливой истерике не выкурил... окружающий мир по-прежнему оставался ужасно реальным.
Прикрывает потяжелевшие веки; ветер по-летнему легком и нежен. Прохлада обдувает лицо, прогоняя фантомное ощущение внутреннего жара. Небо у горизонта пожелтело. Солнце опустилось, краем уже касаясь верхушек деревьев. Золотистый свет плясал на стенах посеревших домов, отчего город-призрак, населенный людьми, отчаявшимися и травмированными, на полчаса превратился в обыкновенный приветливый пригород. В такие поселки заезжают перекусить во время долгого пути или чтобы провести уикенд семьями за барбекю. Иронично и жестоко. Последние полчаса-час до наступления кошмара — самые теплые и светлые. Судьба издевается? Бог существует, и Стив, как выражаются святоши, должен пройти свои круги ада для искупления грехов? Или разум прав, и все тут просто сошли с ума, и его тащат с собой. Но как тогда объяснить обезображенное тело Чарли, найденное с утра (дикие звери разве бывают настолько... неразборчиво-яростными?), и то, что дорога закольцована? Разве можно ехать прямо, не сворачивая, и при том возвращаться в одно место раз за разом? Это противоречит законом физики, законам природы. И пусть Стив отвратительно учился, чаще прогуливая, чем бывая в кабинете, даже такой дурак, как он, знает элементарные правила жизни: такого не бывает.
Хмурится, морщит лоб. В смятой пачке осталась последняя сигарета. Знал бы, чем обернется все, не стал бы так опрометчиво тратить табак.
Звон разнесся по городу. Люди засуетились, забегали, попрятались по домам. Сквозь щели между досками в забитых окнах виден свет. Секунда. Он исчезает. Город погружается в тишину. Люди замолкают, зато природа продолжает звучать. Шелестит листва и трава, трещит в воздухе прохлада, стрекочут насекомые.
А еще под Стивом скрипят половицы деревянного лестницы.
Он долго думал. Есть одно решение. Опрометчивое и отчанное, безумное и, наверняка, ужасно глупое. Но единственное. Если не получается покинуть город днем, может, стоит попробовать ночью? Если все это дьявольская насмешка над грешниками, то, может, в том и ответ? Чтобы кинуться в омут с головой? Если подумать, почему монстры выходят и существуют только ночью? Этому должна быть причина. Чтобы скрыть разгадку этого убогого спектакля жестокости? Проверить людей на трусость? Возможно, вон тому дружелюбному парню с женой и двумя детьми и есть, что терять; и он никогда не осмелится на то, чтобы попробовать, ведь так он подведет самых дорогих. Но Стив... у него была паршивая жизнь. Не повезло. А, может, просто отдувался за предыдущие греши и это будет лишь финальный акт. Мучительно раздирающе больное освобождение. А что, звучит ничего?
Стив глухо рассмеялся, втоптал окурок в землю, пачкая мыс любимых кед. Если не получится, он труп. И Джон — тоже. Если выйдет, то и задницу брата еще можно будет спасти.
Отряхнувшись, пошел к складу. Фура осталась там. До наступления темноты осталось совсем недолго.
Грузовик подмигнул фарами. Стив даже почти полюбовно задержался на ледяной ручке дверцы. Ему особо нечего терять. И сидеть сложа руки не умеет. Подтянувшись, забирается в салон и по-свойски плюхается на кожаное кресло. Оно забавно свистит, сдуваюсь. В дороге Стив провел, пожалуй, лучшие часы своей никчемной жизни. Неоновые покосившиеся вывески заправок и дешевых забегаловок с тучными официантками, от которых всегда вкусно пахло домашней стряпней, тупое радио, по которому крутят какие-то излишне сопливые треки, приглушенный свет фар и фонарей, лес, тихий и дикий. В самых теплых воспоминаниях нет родителей, нет Джона. Есть только незнакомцы и одиночество.
— Интересно, а если переехать этих тварей, они сдохнут? — самое смешное и страшное одновременно, Стив уже размышлял так, будто все сказанное здешними не выдумки, а правда. Глубоко внутри, под сумасшедший ритм сердцебиения, он уже будто готовился к тому, чтобы увидеть их. И еще глубже — быть ими разорванным. Как бедолага Чарли.
