С каждым днём Гриша всё больше убеждался, что ждать от Николая Александровича чего-то, неизвестно чего, становилось только бесполезнее, чем по началу. Если в самом начале у них еще было то, что, согласно расхожему мнению, умирало последним, то по прошествии дней, недель и месяцев, которые сначала сложились в годы, а потом в понимание того, что и это не предел. Для Гриши, всегда отличавшегося подвижностью, даже до получения магической составляющей, сидеть на месте было практически невыносимо. Особенно, когда по картам и осознанию всего оказывалось, что до Санаторного было не больше сотни километров. Для Гриши такое расстояние пусть и не было спринтерской дистанцией, но было вполне преодолимым.
Лагерь, конечно, не был никаким жилищным раем, но успел стать хоть какой-то вариацией стабильности и дома, и каждый раз откладывать возвращение, ссылаясь то на одни, то на другие причины было непонятной затеей. Ему непонятной, да и, он был почти уверен, непонятной никому из группы, кроме Волкова. Но так уж исторически сложилось, что его слушали. Даже когда его идеи казались граничащими с абсурдом, что происходило крайне редко. Они были знакомы почти десяток лет, и даже для Гриши за этот срок ощущение, что его пытаются где-то наебать, в отношении полковника, было в новинку. Между тем, оно его не оставляло, с каждым днем только сильнее разгораясь огнём сопротивления где-то в груди. Или то было чувство голода, потому что найденные запасы продуктов были не вечны, и уже приходилось заметно экономить? Так или иначе, нужно было что-то делать. Пусть это и будет равняться уходу в самоволку, что в глазах бывалого вояки чуть ли не смерти подобно, но Калинину в какой-то момент стало уже всё равно. Было вполне очевидно, что интересы выживших ни во что не ставятся.
Он начал сбегать. Осторожно и не часто, потому что нужно было, чтобы сразу несколько условий сошлись в одной точке – отсутствие задач и вылазок на конкретный день, нужный дежурный из состава группы, пока остальные спали, мимо которого можно либо прошмыгнуть незаметно, либо в одном из вариантов – договориться. При этом он прекрасно знал, что попадись он Волкову – тот его своими руками и придушит. Осторожничал, от того всё происходило не так стремительно, как ему того хотелось бы. В первые дни это было в пределах десятиминутной удаленности. Той, которую он мог без особых проблем преодолеть на чистой магической силе, без собственной выносливости и осторожности. Конечно, всё осложнялось холодом, снегом, темнотой, завалами на дорогах и так далее. Прибавляя каждый раз буквально по чуть-чуть, Гриша думал, что рано или поздно он сможет проработать маршрут, которым сможет уйти вся группа, относительно безопасно. Либо, если такой вариант не удастся, он сможет хотя бы самостоятельно добраться до Санаторного и обратиться за подмогой. Их, наверняка, уже давно считали трупами, которые не разложились только благодаря постоянной минусовой температуре, потому и не снаряжали никаких поисков, но если он будет живым доказательством того, что с этим моментом вышла ошибочка – всё ведь должно было перемениться, так?
На первый взгляд план был безупречен. На второй выявились определенные риски, на устранение которых потребовалось потратить еще некоторое количество ценного времени, но, правда, уже какая была разница? Месяцем раньше, месяцем позже. Для Гриши в какой-то момент стало очевидным, что кроме него, никто этим вопросом не занимается, и простая идея о возможном возвращении домой, стала для него сначала навязчивой, а потом – переросла в одержимость. Он всё ещё не казался безумцем, да и не был им в широком понимании этого слова, на его привычном функционировании эта одержимость тоже никак не сказывалась, разве что оставила внешний отпечаток – Гриша был физически более истощен, чем до того, как начал практиковать эти свои несанкционированные вылазки, под глазами вырисовывались заметные синяки, он стал более дерганным и нервным из-за этой накопленной усталости, что явно не могло долго скрываться от посторонних глаз. Но у него постоянно находились какие-то отговорки. До сих пор находились.
Теперь же он, запыхавшийся и взмыленный после очередного забега, разогнав время своих передвижений по заснеженным завалам уже до сорока минут, с прибавкой двух интервалов ускорения способностью – по десять каждый, стоял, держась за стену, и тяжело дышал, пока Николай Александрович сверлил его взглядом. Глупо было попасться тогда, когда уже почти всё получилось. Да он и не понял толком, как это вообще произошло. Очевидно, Волков знал Калинина уже настолько хорошо, что ему просто не составило труда сложить все вводные и получить умозаключение, которое оказалось до невероятного точным.
- Я не собираюсь… – глубокий вдох, пульс всё еще шкалит и Гриша чувствует, как сердце пытается выпрыгнуть из груди, а лёгкие режет известным ощущением, которое всегда остается после бега по холоду, – …оправдываться. Мне не за что. Если никто здесь ничего не хочет делать для возвращения – пожалуйста. Но меня вам, товарищ полковник, не заставить. Хотите наказать за благие намерения? Ничего нового, валяйте.
