уилла говорит: допустим. уилла слушает много и говорит по факту лишь на работе. уилле пророчат будущее акулы-бизнеса и всё в этом духе, а уилле, на деле, главное понимать, что она там, где должна быть.

уилла говорит: я вернусь завтра. уилла устала, как, черт пойми кто, устала. ей говорят, что, мол, пора заняться личной жизнью, семьей обзавестись и все вот это вот. но, она не хочет. у неё перед глазами лишь уважение партнеров и новое интервью в модном журнале, который заголовками пестрил бы, рассказывая про «ту самую уиллу».

уилла говорит: меня это не волнует. хотя волнует, ещё как. она, видно, за все это время привыкла, что они с нейтом состоят в каком-то невидимом, ментальном тандеме. что спустя столько время, всё ещё есть «они» пусть уже в совершенно другом контексте. поэтому, её волнует, когда он срывается за считанные сутки до важных переговоров, оставляя всю компанию на неё. ричардсон умная девочка, но ещё, как ей казалось, не готова была отправляться на охоту, когда добыча столь велика, это тема нейта. сейчас нейта нет, сейчас есть её первый провал в жизни и сказать, что уиллу это не волнует – заработать откушенное лицо. она держит марку, она привыкла принимать всё с ровной линией губ, чтобы потом за закрытой дверью собственной квартиры навернуть полбутылки виски, к примеру. так сказать, запить свой провал. уилла очень плохо справляется с неудачами, они ядом внутривенно разливаются и мешают жить. просто таким девочкам как ричардсон, важно быть успешными.

уилла говорит: если проболтаешься, где я – убью. потому что уилла не любит, когда люди на работе говорят о её личной жизни. да - это часть работы; да – это приходит с работой в офисе в целом; да – люди невольно начинают говорить, когда кто-то между собой с л и ш к о м комфортно общаться начинает. у неё с кесслером своя стопка воспоминаний, было бы странно, если бы люди не говорили, но это не меняет того факта, что подобное раздражает the hell out of her. она собирается успеть все за двадцать четыре часа, потому что оставлять офис без присмотра на долгий период слишком страшно, потому что уилла в этой жизни вряд ли доверяет кому-либо, даже себе.

телефон на авиа-режиме, а у неё руки чешутся. уилла слишком привыкла работать, это часть её существования и ей чертовски не нравится быть вне зоны доступа. вдруг там чертов коллапс случился, пока она тут на высоте в несколько тысяч километров, смотрит фильм про теда банди. может, ричардсон стоило бы согласиться на вино или что покрепче, когда бортпроводница предлагала, широко улыбаясь. но, скорее всего, тогда её понесло бы на уровне batshit crazy, стоило бы ей только силуэт нейта увидеть. сказать, что она зла – ничего не сказать. ей бы, по-хорошему, стоило позвонить нейту и предупредить, ведь как-никак у него там «семейные обстоятельства», но уилла сомневалась в каждом его слове, потому что уилла неплохо так его узнать успела за столько лет. видно, как только авиа-режим будет на телефоне выключен – она будет звонить вив, ведь сестра кесслера до сих пор спрашивает за брата и кидает лайки на каждую её фотографию в инстаграме.

кесслер встречает её озадаченным лицом, а ей тут же хочется швырнуть ему телефоном в лоб, без шуток, именно это сделать и хочется. никакого права он не имеет сейчас говорить о том, что ему ж а л ь. уиллу триггерит, ведь не слиняй он в самый ответственный момент, этого всего не было бы, а сейчас безразмерное черное пятно – на её имени. уилла говорит:

- допустим. – она сегодня на редкость немногословна, а может это лишь затишье перед бурей, ведь зная ричардсон – долго язык за зубами держать она не умела. протягивает сумку и отпускает ручки резко, в надежде, что та рухнет на пол, но не получилось. для уиллы – её раздражение должно быть показано даже в каждой мелочи, в каждом её движении. с у к а. она на мужчину снизу-вверх смотрит и ей богу, влепила бы пощечину, если бы только при её росте это так нелепо не выглядело. but don’t you think it passed by, the storm is still coming.

достает телефон, включает его и принимается читать новые сообщения, что успели прийти за то время, что она вне доступа была. уилла молчит, не то чтобы ей сказать не чего, просто устраивать разборки на всеобщем обозрении – такое себе удовольствие. нейт все ещё не последний человек, в котором папарацци заинтересовались бы, ей же меньше всего надо, чтобы их имена рядом всплывали с припиской «что случилось в оакленде».

- вив сегодня занята? – если он действительно по семейным обстоятельствам сорвался, то точно должен был знать о планах сестры, ведь так? нейт меняется в лице буквально на долю секунды, но уилла успевает это уловить. всё что её надо знать – теперь известно. – nevermind, я сейчас сама у нее спрошу. – открывает контакты, прокручивает вниз и вот она уже пишет смс сестре кесслера, из серии «меня занесло в оакленд, как насчет кофе».

- кто тебе сказал, что я приезжаю? джейден? – конечно, черт возьми, джейден. уилла его, по своему, любила. сообразительный мальчишка, на него всегда можно было рассчитывать, но стоило знать, что его восхищение нейтом возьмет верх и он не сможет промолчать. – я надеру ему задницу, когда вернусь. – она не говорит, что у неё уже билет на завтра куплен; что на двенадцать дня. ричардсон не собиралась тут задерживаться, ей не нужно, нейту тем более. it’s just something that had to be done at this point.

- мы можем заказать что-нибудь? я хочу уже снять эти чертовы туфли, - ричардсон невозмутима, распахивает дверь такси, что как раз ждало хоть кого-нибудь. у неё не было лишнего времени, которое можно было бы потратить, в конце концов, она притащила свою задницу сюда по делу, а не просто так, развлечения ради. – я надеюсь у тебя есть хорошее объяснение всему этому. – под «этим» уилла, конечно же, имела ввиду внезапный побег, в который она не верила с самого начала и, если честно, с каждой минутой её сомнения лишь нарастали. не пытается даже в голосе скрыть тотальное pissed off состояние, пока прокручивает уже четвертое электронное письмо. водитель молчит, а на светофоре смотрит в зеркало заднего вида с опаской, но стоит ему взглядом встретиться с недовольством в глазах уиллы, как он тут же взгляд на дорогу переводит. that would have been awkward if she actually cared, but zero fucks were given anyway.

уилла без пяти минут заканчивается как человек. уилла тоже, черт возьми, устала. ей бы в идеале ноги сделать куда-нибудь в сторону канкуна, покорить пляж и парочку баров. самое главное – выключить телефон и забыть, что там, в штатах, есть что-то важное. хотелось верить, что она устала просто от работы, ведь последние годы вся её жизнь сплошная работа, но ей всё чаще казалось, что она уставала от того, что происходит вокруг. she’s just too bad at goodbyes, ей прошлое тяжело было отпустить. наверное, слишком наивно было с её стороны предполагать, что это на ней никак не скажется, впервые уилла позволила себе быть наивной. смена картинки – то, что ей нужно. смена картинки с новым недо-возлюбленным – то, что ей нужно. плохую привычку бросить тяжело, если каждый день видеть её перед глазами; нейт кесслер – плохая привычка, от которой нужно было давно избавиться.

[indent] В его большой ладони так много человеческого тепла - ей касание кажется почти прохладным. Горячий лоб, как при лихорадке, горячая кожа, сердце отбивает ненормальный ритм, Рикке могла бы сойти за человека с аномальным здоровьем и наверное стоило бы косить дальше.
А ещё лучше - вернуться в спорт, забыть про этику и в драке, желать не победить в раунде, но насадить противника на игрушечную шпагу - как русский шашлык. Рикке подаётся навстречу ласке и думает, что она давно потеряла всякий над собой контроль. Она охотится ради забавы, мучает, потому что ей нравится вид крови. Вгрызается в сырое мясо - потому что млеет от вкуса. Она стала чаще искать добычу, она стала изобретательнее убивать и иногда шалить с уликами, подстраивая то несчастный случай, то чью-то месть.
Кевин даже не подозревает, кого он целует в губы и кого хочет защищать. Рикке страшно то, что она ему сломает жизнь если скажет. И не сможет быть с ним по-настоящему, если промолчит. Кевин часто живёт за пределами Штатов и это его спасает от каждодневного сосуществования рядом с вендиго. Ведь Рикке допустила его наличие в своей жизни.

- Ты стал очень проницательным, - она улыбается без малейшего желания улыбаться, всё хорошее настроение, которое ворвалось в душу вместе с близостью Кевина медленно сочиться из пулевых ранений собственного производства. Другие сверхи "заводят" себе людей и не видят перед ними какой-либо ответственности. Ведь смертные потухнут через пару десятков лет, каждого настигнет старость, или, хуже, в порыве страсти сломаются кости.
Рикке часто думает о том, что среди существ полным полно моральных уродов.

- Тоже знаю, что такое встречать чудовищ, - Рикке смотрит в глаза Кевина и видит как там проявляется железная собранность - от полной расслабленности влюблённого. Рикке совершает ошибку - она нутром это чует. Она... не может ему врать?
Не хочет ему врать?
Ведь не поздно свести всё к шутке.

Рикке отчаянно трусит - вот что. Она отчаянно не хочет его потерять. Она не хочет чтобы за ним пришли обсосы из Трибунала и стёрли его память, не заботясь о том, чо могут навсегда повредить.
Сука, это изначально тупая идея!

- В себе. Я ведь, никогда не говорила почему на самом деле ушла из спорта. Мама не в курсе, она бы расстроилась, - Кевин хмурит брови, Рикке смотрит прямо. Будто не закинула крючок намёка, через странный вопрос только что.
Она не хочет причинить ему вред. Не хочет подвергать опасности. Реальной.
Это её день рождения, чёрт возьми! Она хочет чтобы он был с ней. Плевать на правду, плевать что она есть человечину и никогда не ест с ним пиццу, плевать, что её рацион это один чёрный кофе и бухло. Плевать, что она даже толком не может сказать, кем работает.

- Я принимала наркотики. После смерти Лиззи мне нужно было снимать стресс. Ничего такого, особенно тяжелого, но ты ведь знаешь, что у меня и так с эмоционалкой проблемы, - "приветики-приветики! Так ты, всё-таки, трахнулась? Рикке, это не травма, когда тебя отымели, не будь дурой. Перезвони. И скажи спасибо".

Сука.

Злость на Дженни замещает чувство вины. Рикке со вздохом прячет лицо на груди Кевина и несильно кусает за кожу. Он приятный на вкус. Нет - он...
Не смей.

- Дженни тоже баловалась и доставала дозы. А после той вечеринки заложила меня тренеру. Я действительно начала сдавать. В общем, я крупно облажалась. И мои чудовища не идут ни в какое сравнение с тем, что видел ты, конечно. И...я рада что ты хоть немного времени проведёшь со мной, а не с ними, - Рикке снова улыбается. И садится в его ногах, потягиваясь всем телом, знает, что Кевин смотрит. Что ему нравится и он забудет о неловком разговоре. - Боюсь однажды снова сорваться. Наверное, надо бы обратиться к психиатру. Мда, чудесное признание после секса, - Рикке глядит виновато. И ей правда больно за него, за то что он всегда отзывчив. Вот сейчас скажет, что она не плохая, потому что нужно иметь силы чтобы отказаться от наркотиков, от зависимости. Изменить себя. И он действительно про это знает всё.
Если бы Рикке могла измениться...

- Может прогуляемся? Я почти нигде не бываю, - такая ложь. - Хотя бы до кино. Что думаешь? - Рикке поднялась с кровати, мазнув губами по груди Кевина напоследок, и распахнула ящик с нижним бельём. - Потом можем зайти, съесть по буррито, - которые она проталкивает в себя с трудом, притворяясь что ей просто остро, а не блевотно. И никогда не доедает до конца. Единственное, что всегда омрачает свидания. А Рикке старается думать о запахе.

Рикке выбирает кремово белые трусы и оглядывается на Кевина. Просто, притворись что веришь.
Рикке поправила резинку на бёдрах и потянулась за футболкой.

- Или идеи получше?

https://alluvio.ru/viewtopic.php?id=3053#p365208

Ты прости меня, МАМА.
Я так была н е  п р а в а

[indent] У девушки на фото бунтующие глаза. Стоит рядом с Хоуп и похожа на старшую сестру куда больше, чем на маму. У Хоуп всё внутри сжимается пребольно от прикосновения к фоторамке, но она научилась сдерживать желание заплакать уже очень давно. Ещё один День Матери она проводит во внутренней скорлупе. Майклсон становится подозрительно тиха на каждый праздник, если только не злится: просто пусть очередной дурацкий день уйдёт так же, как пришёл и наступит новый, не омрачённый воспоминаниями. Хоуп бы приняла их, если б были горькими. Убивает сладость утерянных моментов: фрагменты счастья, украденные из жизни совсем ещё девочки, перед которой девушка ощущает всамделишный стыд. Она не уберегла семью. Сверх того: стала причиной их смерти.

—  Я скучаю по тебе  —

[indent] По её запаху, голосу, мягкому смеху. По улыбке и рукам, в объятиях которых Хоуп находила мир с покоем бы, кажется, даже стоя посреди урагана. Хоуп обещала принести славу семье, а сама прячется в Лондоне прошлых времён, сражается с желанием увидеть родителей хотя бы в этом времени, если уж отняла у них будущее. Даже у Джона хватает мягкости, чтобы не называть идею откровенно нецензурно, но Хоуп сама это понимает. Всё равно что вести острым смычком аккурат по еле-еле зажившим ранам и удивляться: откуда кровь и почему снова больно? Она учится жить с этой невозможностью исполнить заветное желание и зубрит урок каждый день. Успехе попеременный. Сейчас ей спокойно, а завтра взгляд резанёт чужое счастье и это — кардиограмма, всецело зависящая от ряда факторов, влияющих на её Я. Хоуп лишь гадает: когда-нибудь она станет равнодушной перед этой стягивающей рёбра болью или же однажды это станет невыносимо и она скажет, что сдаётся на милость судьбы, принимая ещё одно неправильное решение?

—  Не представляешь, как сильно.  —

[indent] «Я так больше не могу» это слова бесполезных глупцов. Слова переломанных жизнью в десятках местах без обезболивающего, забившихся в угол, лишь бы их просто никто не трогал. Хоуп может буквально всё, что угодно и это — не фигура речи или самоуверенная бравада глупой девчонки. Она почти осязает свою глупость на грани откровенной жестокости прямо сейчас. Но сегодня день, которого Хоуп боялась сильнее очередного пустого Рождества или Дня Рождения, которое вовсе впаивала себе в вину: сегодня день, когда она захотела сдаться вместо того, чтобы сказать себе «нет».

[indent]  [indent] Люди рождаются, живут, умирают, попадают в лучший мир.
[indent]  [indent] Это азы. Аксиома.

[indent] Ведьмы топчутся на пороге Иного мира, тканью мироздания укрываются, точно саваном, нет-нет, а суя туда руку, точно в огонь и радуются, когда обжигает терпимо, а не до мяса и если кто-то рождён ломать каноны мироздания, кому ещё делать это, как не тем, кому торжественно по праву рождения вручают от этого самого мироздания невидимые ключи?

[indent] Люди рождаются. Живут так преступно мало в масштабах Вселенной, а потом просто остаются гнить в земле или развеяны по ветру, если не придумать способы сохранить тела получше. Где здесь честность? Какой здесь может быть баланс, если вся боль достаётся живым и проживать с ней приходится изо дня в день? Хоуп очерчивает подушечкой указательного пальца мамино лицо на фото и улыбается с полузабытым чувством внутреннего облегчения. Не для всех решений нужно взвесить последствия трижды и прокрутить всё в голове миллионы раз.

—  Прости меня.  —

[indent]  [indent]  [indent] Хоуп это величайшая эгоистка из всех, что ходят по земле.
[indent]  [indent]  [indent] Хоуп отняла у мамы сначала жизнь, а теперь отнимает покой.

[indent] Она подслеповатым котёнком тычется по углам в этой жизни, пытаясь найти правильную дорогу, вместо этого расшибая снова и снова нос и даже когда находится тот, кто любит в ней даже это, рёбра не перестают стенать от хватки невидимого обруча. Пусть это прекратится и тогда она обещает себе позволить быть счастливой. Пусть долг маме будет наконец отдан и женщина, буквально дважды умершая ради неё, доживёт годы и годы все те, что Хоуп у неё забрала невольно и корит себя за это каждый чёртов день, вместо того, чтобы радоваться новому рассвету.
Решение принято и мысли текут почти прагматично.

Две Хейли Маршалл на одно место и время это чересчур. Она не испытывает радости, обманывая Джона. Просто знает, что тогда тот попытается её отговорить и тогда ничего не получится. Да-да, план на день. Конечно. Грандиозный.

[indent]  [indent] Принять душ, сходить за покупками, вернуться в будущее, оживить мёртвую мать...

[indent] Насыщенно. У Хоуп сомнения в том, что он может это одобрить столь велики, что сообщать она даже не думает. Просто улыбается, поправляет лямку рюкзака на плече и выходит за порог, чтобы в квартале от дома перенестись в нужное время, в нужное место. Дивный Новый Орлеан поёт для неё приветственную песнь, а Хоуп не пытается заглушить родной город. Да будет благословенен царящий здесь мир, и да простит её Фрейя за то, что Хоуп так и не зайдёт в гости. Пусть она будет подальше от толпы на всякий случай. А маме будет проще, если вокруг будут знакомые леса вместо гудящих звуками тромбона стен.

[indent] Хоуп выучила заклинание. Подготовила всё. Даже собралась с мыслями: движениями выверенными выставляет свечи, сжигает полынь в центре и старается не думать о том, что творит. Хоуп не волнуется. Точно приговорённая: шагает к эшафоту. Её эшафот подозрительно похож на импровизированный алтарь прямо на пожухлой листве и это не шибко-то торжественно. в отличии от огромного круга из зажжённых свечей.

—  Я без тебя могу. Но я не хочу.  —

[indent] —Vitas Fasmatis. — вскипает в венах колдовская кровь. Без подготовки. Заклинание не начинает отбирать силы постепенно, пошагово подбираясь к нутру: берёт магию единым мощным глотком, от которого Хоуп покачнулась. Заклятие убьёт слабую и ослабит даже трибрида. Вопрос не в нехватке сил, а в том, хватит ли их на то, чтобы просто произнести текст до конца, ведь сжирает силу именно слово, а не свет свечи и аромат жжёных трав. Травы для очищения мысли, из пламени черпается сила. Опаснее слова не найдётся ничего в любом ритуале.

[indent] — Ex Saleto. Revertas Fasmatis. — из носа льётся алая, солоноватая кровь прямо на разомкнутые губы, жадно вдыхающие стремительно убывающий в круге кислород. Ей не нужны небесные явления и даже место силы не требуется. Нет необходимости искать артефакты и молить предков себе помочь. Хоуп автономна от магического режима: сама себе магическое чудо, к которому можно привязать любое заклинание, но кожа её уже — будто мел.

[indent]  [indent] — Ut... Ut Vectas!

[indent] Она сможет, сможет, сможет, сможет! Произнесёт каждый слог прежде, чем загробный мир выпьет её до дна. Хоуп — сама себе магическая батарейка, которой для перезарядки хватит хорошего сна и вкусной еды, но как же тяжело будет снова ровно дышать... И трудно сделать шаг, когда пытается передвигаться в замкнутом круге, чтобы не упасть, ведь из опоры под ослабевшими ладонями только холодная земля. Практически всё. Лишь четыре слова и всё позади. Четыре слова и колдовство свершится в буйстве поднявшихся вокруг ветров, пригибающих ветви тяжёлые к земле, склоняя и Хоуп стихией сдаться. Замолчать. Ещё два слова она выдавливает почти со стоном преодоления нежданно онемевших окровавленных губ:

[indent]  [indent]  [indent] — Vitas Fasmatos

[indent] Думать о маме. О том, что папа следующий, о том, что скоро дядя Элайджа будет поправлять манжеты безупречной рубашки. О фотографии, оставшейся в Лондоне. Не о том, что земля вдруг надвигается. Нет. Это Хоуп падает набок и выталкивает сознание насильно из накрывающего с головою забытья. Её питает стыд, вина или надежда? Ноги нечувствительны: поднимает туловище непослушное на руках. Жмурится до боли, кусает губы: всего два слова.

[indent]  [indent]  [indent]  [indent] — EX SALETO!

[Она разучилась дышать. Магия дикая, тёмная, иссушающая. Что угодно: только бы дышать. Всё. Что. Угодно!] В горле ком неподъёмный: кашляет, царапает шею обнажённую ногтями  и наконец делает глоток свежего воздуха в круге из прогоревших в ноль свечей, падая на спину совершенно без сил.

Кровь на руках из собственной глотки.
Темнота перед глазами.
Магия никогда не бывает лёгкой. Некромантия забирает втройне.
Она звучит так, словно снова пять лет и приснился дурной сон. Садится на земле, поджимая колени под голову и боится обернуться. Вдруг там никого? Или некто иной, непрошенный: прорвавшийся вперёд сквозь истончившуюся изнанку.
[indent]  [indent] — Мама?..